|
|
Уже после «Большого озера», после того, как меня вывели из спектакля, мои фотографии оказались на стенде, с боковой стороны театра «Бижу» рядом с пешеходной дорожкой на Сорок пятой улице. Их увидел некто Генри Солсбери из киностудии «Парамаунт», позвонил мне и спросил, не соглашусь ли я прийти на пробу. Нет, это пустой номер. Я даже не актриса, а так, просто фиксатор. Они подпишут со мной договор на мизерный срок, и я вмиг потеряю то, что уже имею. При встрече с мистером Солсбери я высказала ему именно эти соображения. Но прибавила: «Если когда-либо и решусь сняться для пробы, то сделаю только ради вас». Мне казалось, что это было благородно. Он посадил меня в большой лимузин и повез в театр на премьеру пьесы с участием Джека Демпси. Господи, подумала я, чем не замечательные времена? Но не води компании с незнакомыми людьми. Не водись с боссами — ты утратишь свою тайну. У меня не было своего агента. Кое у кого тогда уже были агенты, но они еще не контролировали бизнес, как это делается сейчас. Обычно, то есть, по правде говоря, не обычно, а всего два-три раза, я ходила в разные офисы. Приходила и садилась. В конце дня секретарша подходила ко мне и спрашивала: «По какому делу? По какому вопросу вы пришли?» Единственный случай, достойный упоминания, — это когда я сказала секретарше продюсера Эла Вудса: «Я пришла узнать, не вакантна ли у вас роль девушки в «Прощай, оружие». — «О, — сказала секретарша, — у нас состав определен надолго вперед. Хотя… — У нее было доброе, отзывчивое сердце. — Вы все-таки поговорите с мистером Вудсом». Я так и сделала. У него тоже было отзывчивое сердце. Я спросила его, кто будет играть эту роль. Он сказал: «Элисса Ланди». Этим вопросом я исчерпала все свое красноречие. Просидела весь день. Все вокруг были одеты так, чтобы сразить наповал. И хотя я пришла достаточно рано, шанса получить роль у меня не было. Чтобы они не подумали, будто я приму все, что угодно, я обыкновенно одевалась в костюм, который висел на мне как балахон. В качестве головного убора использовала старенькую вязаную шапочку… или вообще ничего, особенно когда в моде были шляпы. Надевала также видавшее виды зеленое твидовое пальто, которое застегивала булавкой. На плечи набрасывала свитер, распускала слегка волосы… Характерный штрих для того времени. Я хотела выглядеть так, чтобы казалось, будто мне все равно — получу я роль или нет. У меня была машина, и это придавало мне определенную уверенность. По крайней мере я могла без суеты приехать. Но вообще-то я не так часто отправлялась на поиски работы. Мне везло. Однажды вечером, когда я была в театре «Эмпайр», ко мне подошел шикарного вида незнакомец и сказал: — Прошу прощения, вы работаете в театре? — Я хотела бы работать в театре. — Позвольте дать вам рекомендацию в театр «Гилд»? — Благодарю вас. Это было в 1929-м. Мужчина этот был Морис Вертгейм — один из попечителей театра «Гилд». А еще знаете, кем он был? Я выяснила — он был отцом Барбары Тачмэн, автором таких книг, как «Августовские пушки» и «Гордый замок». Я представила «свои верительные грамоты» в театр «Гилд». Письмо от Мориса Вертгейма оказало магическое действие. Я встретилась с Терри Хелберн (также выпускницей Брин Мор), Лоуренс Лангнер, Филипом Меллером. Они готовили пьесу Сэма Бермана «Метеор». В главных ролях выступали супруги Лант. Не почитаю ли я за «инженю»? Да, конечно. Они дали мне рукопись. Спустя годы я напомнила Терри Хелберн (она вместе с Лоуренс Лангнер возглавляла «Гилд») этот случай. Терри сказала: «О да! Был список девочек или мальчиков — у Лоуренс, у Вертгейма, у меня. Их нужно было использовать». |