***
Сонюшка, дорогая.
Здесь — (тоже) Бенни Гудман. По вечерам я беседую с его музыкантами. Вчера они уехали — и я буду смотреть фонтан.
Как и всякий приличный человек, я, понятно, скучаю. Ташкент — город горячий, по ночам душно. Как переносят это люди семейные — не знаю.
В общем — ты догадываешься, о чем я в основном думаю. Как приличный человек. А в общем — это как резина: чем больше расстояние, тем сильнее тянет… а если один перерезает (резину) –– то хлещет другого. Писатели, как известно, мыслят образами и терпят сварливых жен. Поэтому я — писатель только наполовину, потому что ты — не — ж — на — я. Нежные вредят литературе и делают нам счастье. Но не на расстоянии.
… Вот я и грустный, как король Лир. Хотя никакого потомства у меня нет. Дети — это тернии, которыми нас стегает время. (А как он был счастлив, когда родилась Ксанка, как он (очень деликатно!) разрешал или не разрешал дать дочке то или иное имя и как объявил мне, что следующему ребенку, мальчишке — он даст имя сам…)
Совещание идет нормально.
Я говорю — словно репродуктор — с утра до вечера. Делаю свой вклад. Ты далеко, потому он только идейный.
По вечерам из окна видна одна низкая, яркая звезда. — прямо на северо-востоке.
Я полагаю, что это мой семейный очаг, который кто-то топит антрацитом. Мельпомена — по профессии — угольщица и каждому дарит антрацит для чужого очага. Но его пламя задувает ветер ответственности.
Меня здесь очень уважают и создали все условия. Я вылечу 21-го вечером и часов в 11–12 буду дома. Так что ты уж меня поджидай.
Надеюсь, что дома всё в порядке. В общем, у меня по этому поводу все время ноет, и я никак не привыкну.
Книга не двигается — жарко и устаю.
Целую сильно-пресильно.
18 июня 1962 года
Свободное копирование
