Ночи стали длиннее и холоднее, и во время ночного лагерного дежурства приходилось надевать огромный тулуп, чтобы не замёрзнуть. Была настоящая осень, когда на горизонте горы расступились и последнее ущелье, по которому мы шли, окончилось.
Глазам уставших путников открылись Нарынские каменноугольные копи с большим посёлком белых домов, почтово-телеграфным отделением, магазинами. На противоположном берегу виднелись шахты; от станции Учкурган до Нарынских копей протянута железнодорожная ветка.
Уже зимой, вернувшись домой, мы стали обрабатывать собранные в поле материалы. Меня интересовали абсолютные высоты разных мест, за вычисление которых и пришлось сразу же приняться.
После этой длинной и кропотливой работы я стал подбирать все топографические материалы по району «белого пятна». Их оказалось не так уж мало, как это можно было подумать при первом взгляде на существовавшие карты. Правда, карты были разной давности, разной достоверности, разных достоинств и масштабов, что очень затрудняло сведение всего этого богатого материала в единое целое. Здесь были и хорошие крупномасштабные карты Переселенческого управления, и рекогносцировочные карточки, и маршрутные кроки разных исследователей.
Большую помощь оказали карты, которые мне удалось разыскать как-то в земотделе одного из горных райисполкомов. Это были оригинальные планшеты, рабочие листы съёмки, охватившей большие площади, но из-за наступившей войны 1914 года так и неизданные.
Я сидел тогда два дня в шумной комнате райземотдела и копировал планы. Поминутно хлопала дверь, приходили колхозники-киргизы в лисьих шапках с нагайками в руках. В комнате было душно и накурено.
В Ленинграде, когда пришлось сверять разные листы и материалы, карты райземотдела оказались самыми подробными, самыми достоверными. Я часто прибегал к их помощи и мысленно благодарил неизвестных мне топографов.
В комнате у меня на столах, диване и даже на полу лежали карты. Каких только карт здесь не было!
Большие планы земельных участков, угодий, планы проектируемых гидротехнических сооружений, съёмки отдельных исследователей, снимавших районы месторождений полезных ископаемых, — всё это нужно было сравнить, привести к единому масштабу и тщательно проверить. Последнее было очень важно, так как часто рекогносцировочные карточки очень далеки от истины и изображение основных линий рек и хребтов на них сильно искажено.
К концу рабочего дня все карты в комнате оказывались настолько перепутанными, что найти сразу какой-либо лист было невозможно. Поздно ночью, когда наступала пора ложиться спать, комната была загромождена листами: синими, белыми, коричневыми, жёлтыми, бледно-розовыми, голубыми. Карты будто переговаривались между собой нерусскими и порой непонятными географическими названиями, ставшими мне родными и близкими, и, тихо шелестя, спорили о том, какая из них правильнее и полнее изображает действительную картину горных территорий.
По ночам мне снились реки, текущие в неправдоподобных направлениях, хаотически нагромождённые горы и сложный, неразгаданный узор речной сети.
Я спорил с картами, и губы неслышно шептали те же звучные имена, которыми окрестило местное население зелёные долины, голубые реки, озера Небесных гор: Кёкёмерен, Мин-Куш, Сусамыр, Кавактау, Эмель, Сонкёль…
Свободное копирование
