...Стал бы уголовником - 26

 Ангелы чёрной масти.

Солнышко старается вовсю! Деревья покрылись мелкими листиками , зазеленели пригорки... Хорошо!..
 Судьба-индейка забросила нас на станцию Бердяуш. Та же судьба пригнала сюда эшелон с полузэками.
 Полузэки - это осужденные народным судом , но , слава Всевышнему , не на всю катушку и им было разрешено написать заявления , что 'кровью окупят свою вину перед социалистической Родиной... А вина у каждого своя: кто позарился на чужое, увел у соседа барана и наделал из него множество шашлыков , второй - подделывал хлебные карточки , третий - покупал на пятак , продавал за рубль... Поймали - осудили. Судили не за то что воровал , а за то, попался!.. Чем сидеть и видеть небо в крупную клеточку или через колючую проволоку , лучше воевать! Им разрешили.
 Эшелон с полузэками - наша удача. Потому что на этой проклятой станции ни один нормальный эшелон не останавливается. Да что там - эшелоны! Птицы и так как пролетают этот полустанок , - клевать нечего. А вот эшелон с малосрочниками остановился. Остановился всего на несколько минут , чтобы пропустить состав с боеприпасами. Но нам и этих минут было достаточно.
 Часовой выпрыгнул из тамбура , - не разбежались ли его архаровцы!? - а мы в тамбур и на крышу. Распластались , лежим... Тронулся состав... К вечеру совсем холодно стало , и ветер пробирает до костей. Внутрь теплушки надо пробираться - там Ташкент! Из трубы , выведенной на крышу , дымок вьется....
 Привязываю к трубе веревку. Я ее обматываю вокруг пояса и осторожно спускаюсь с крыши. Ветер раскачивает меня , но мне нисколечко не страшно - страшно станет через много-много лет! - веревка прочная.
 Ногой нахожу щеколду и отбрасываю ее. Той же ногой упираюсь в дверь , и она отходит в сторону , образуя вход в теплушку. Вслепую , ногой нащупываю пол. Нащупал , и тут сильные руки втягивают меня вовнутрь.
 Слова сказать не могу от холода и напряжения. Однако не забываю дернуть за веревку - дескать , все в порядке , спускайтесь... И в туже секунду в проеме появляется Олег Синельников , за ним - ВаняШабалин.
 Смех. Удивление. Приветствие!
 - Ангелы с неба спустились! Ангелы черной масти!
 - Где у вас , крылья, в натуре!?
 Мы действительно 'черной масти'. Сколь уж времени прошло - счет дням потерян! - как сбежали из дому , сколько изъезжено-исхожено дорог... Вечно неумытые , вечно невыспавшиеся , вечно голодные...
 Молодцы-огольцы теплушечные с любопытством рассматривают наши неумытые рожи.
 - Откуда , пацанва?
 - Оттуда , неопределенный жест рукой.
 - Понятно. И далеко путь держите?
 - Туда , - еще один жест рукою и ногою , - чо он , в натуре , не понимает , что нам жрать хочется!?
 - Еще понятней. Тайны мадридского двора. Шамать хотите?
 - С этого бы и начинал!..
 Сидим около раскаленной 'буржуйки' и едим , едим , едим... Будто на троих у нас не три желудка , а тридцать три... Грустные взгляды скользят по нашим черным физиономиям. От сытости уже задыхаемся...
 - Наелись?
 - От пуза!
 - Ну , сигайте на нары. Отдохните, а потом придумаем , что делать с вами.
 На верхних нарах тепло. Моментально засыпаем под мерный перестук колес...
 
 ..Вбегает какая-то девчонка и взбирается на колени к мужчине. Всматриваюсь. Да это же отец! И сестра Валька!..
 Ластится Валька к отцу - быть ей сегодня с конфетами! - Возьми в комоде шоколадку и Максимке дай одну. Валька спрыгивает с колен и бросается к комоду.
 - Не могу, папулечка , ящик открыть!
 Отец смеется , достает ключи и подает ей. Я усмехаюсь: ножичком перочинным поддеть снизу и не надо ключа.
 - Достань заодно и пачку 'Беломора'...
 Отец выкуривает папиросу, пуская дым юлечками. Валентина высыпает из пачки папиросы прямо ему на колени. Папиросы падают на пол.
 - Что ты делаешь! - притворно строгим голосом говорит отец. - Собери сейчас же!
 Чорта лысого испугается Валька такого голоса!
 Валентина смеется , собирает папиросы в пачку , пересчитывает. Насчитывает двадцать три штуки.
 - И во рту у тебя одна... Двадцать четыре штуки!
 - Ты ошиблась , доченька , в каждой пачке по двадцать пять папирос.
 - Бывают , что на фабрике ошибаются , - подсказываю я.
 - На фабрике не могут ошибаться , там - контроль.
 - Ошибаются , - настаиваю на своем.
 Отец подозрительно смотрит на меня , усмехается. Со значением усмехается. Сам раскрывает несколько пачек и принимается за счет.
 А что их считать! Каждую двадцать пятую папиросу я давно извлек из всех пачек. Делалось это просто: осторожно иголочкой оковыривался уголок , затем той же иголочкой извлекалась папироса , и уголок снова занимал свое место - пачка не меняла своей формы. Метод вполне безопасный , - не станет же курильщик пересчитывать папиросы!
 - На фабрике могут ошибаться , - твердил я , уже ни на что не надеясь.
 - Могут. Куришь?
 Вопрос на вопрос.
 - Бить будешь?
 - Куришь потихоньку? Ну, скажи, сынок?..
 - Не-е , - мне соврат ь, что раз плюнуть.
 - Бэ-э-лка! - позвал он маму. - Иди сюда.
 Прибежала мать , готовая к слезам и поцелуям, к нежным словам и к обмороку.
 - Бэлочка , вытащи у него из кармана папиросы , он больше никогда не будет курить... А я..., - у отца жалкое лицо , - больше никогда не буду бить. Ты же никогда не будешь курить?
 - Никогда! - соврал я.
 - И я... никогда... даже мизинцем, - сказал отец , и - не соврал...
 
 Просыпаюсь. Темно. У 'буржуйки' маячит человек. Спускаюсь с нар
 - Закурить не найдется?..
 Скручиваю 'козью ножку' - Олег Синельников бросил курить , а я наоборот , приучился , - затягиваюсь. Накурившись , снова заползаю на нары и... засыпаю , засыпаю , засыпаю... И - сны... Малые и большие лоскутные сны...
 
 Вот я накалываю на груди военного человека разные разности - танк отстреливающийся; или самолет в пике; или знамя , а по нему любимое слово Таня - любимый набор десятиклассника, официально призванного в ряды Красной Армии.
 А , вот я накалываю на груди такого же замызганного шкета , огромного орла во всю впалую грудь. Мальчишка скрежещет от боли , когда две связанные ниткой иголки впиваются в его тело. Под пальцами - кровь , перемешанная с самодельной тушью...
 
 - Эй, парень , перестань стонать , - толкают меня в бок , - и не скрежещи зубами!..
 На минуточку , на секундочку открываю глаза и тут же засыпаю , - мне еще необходимо содрать с пацана буханку хлеба за свою работу... Но пацан исчезает , а вместо него возникает огромная тетка в полушубке военном.
 
 Тетка своими ножищами придерживает кошелку. В ней - яйца. Подползаю к ней по всем правилам воинского искусства - по пла-стунски! - и утаскиваю кошелку вместе с яйцами... Ловко я ее!..
 
 - Эй, перестань хохотать! - снова толкают меня в бок...
 Окончательно просыпаюсь и слышу перебор гитарных струн. Под гитарный щемящий аккомпанемент слышны слова:
 
 Перебиты, поломаны крылья,
 Дикой болью всю душу свело.
 Кокаина серебряной пылью
 Все дорожки-пути замело...
 
 Спускаюсь с нар. Возле затухшей печки - солнышко высоко в небе! - Ваня с Олегом слушают певца. Хорошо поет , но и мы можем не хуже. Только сейчас заметил , не только наша тройка вслушивается в слова гитариста , но и десятки голов свесились с нар.
 - А, теперь - мы! - предлагаю я.
 Десятки висячих голов дружно кивают:
 - Давайте, если сможете?
 - А , - то! Мы все могем. Ваня! Олег! Поддержите!..
 
 ...Утро начинается,
 Зорька зажигается.
 Урки с работы идут
 . Идут они, качаются,
 К простячкам прижимаются,
 И вот какие песенки поют:
 Что ж ты затуманилась,
 Зоренька ясная,
 Пала на землю росой.
 Что ж ты пригорюнилась,
 Девица красная,
 Очи блеснут слезой.
 Есть у меня кофточка,
 Скоком заработана,
 Шуба на лисьем меху.
 Будешь ходить ты
 Вся золотом шитая,
 Спать на лебяжьем пуху..
 .
 Вздыхают полузэки - завтрашние бойцы штрафных рот.
 - Хорошо поете. Еще , если можете?..
 - Почему же не можем! За ваш хлеб , за ваше гостеприимство... Споем , еще множество песен споем!..
 
 Подайте, мисс,
 Не откажите.
 Я расскажу,
 как жизнь моя горька,
 Больная мама -
 Вы помогите,
 Она умрет, когда придет весна....
 
 По привычке закатываю глаза и вывертываю веки , со скорбным выражением собственной морды , сдергиваю шапку , выворачиваю ее наизнанку, - давно отработанное действо! - и иду вдоль нар. А Олег с Ваней продолжают петь по инерции:
 
 ...Больная мама -
 Вы помогите,
 Она умрет,
 когда придет весна..
 
 Олег видит мою руку с шапкй и умолкает. По нему вижу , не одобряет он моего поступка. Дескать , чего тебе еще надо? Накормили , и на этом спасибо скажи. Но я знаю и другое: есть надо будет и завтра , и послезавтра...
 Не могу простить ему , как он помешал нам - мне и Ване - украсть шапку у узбека...
 Неожиданно на многочисленных железнодорожных станциях появилось много узбеков в больших-пребольших шапках. Это для меня неожиданно - узбеки приехали урюк продавать и кишмиш! Голытьба , шастающая по этим же дорогам утверждала , что за подкладками этих шапок 'урюк-бары', - кликуха у их такая была! - много-много денег заныкано ... Вот я и попытался - Ваня на стреме стоял! - проверить... А сама шапка нам не нужна, - уж больно сильно от нее пахло непереработанным бараном , потом и еще каким-то запахом , у которого даже названия нет , говном , одним словом!
 И сейчас я позволил себе рассердиться: ладно , не пойте , сам умею...
 Мелочи не бросали - счет шел не на копейки.
 - Давай , пацанчик , потроши фраеров! Подставляй , шляпу - хавать всегда нужно! А гроши нам не нужны , к смертушке готовимся , - кто в штрафных выживает!? А вам еще жить да жить нужно!..
 Не меняя похоронного выражения , выуживаю из шапки денежные знаки покрупнее и прячу за пазуху , зелень троек и синь пятерок рассовываю по карманам...
 Несколько суток безостановочной езды и поезд остановился.
 - Все , ребята , дальше вам хода нет. Как отсюда думаете выбираться?
 Показываю рукою на путь , по которому пришли.
 - Не выйдет , ангелы черной масти. Не разберутся что к чему и - пристрелят.
 - А мы тихо. На полусогнутых.
 - И на полусогнутых не проханже. Шаг влево , шаг вправо - попытка к бегству!
 Один из полузэков , староста должно быть , постучал в дверь. Дверь можно было и так отодвинуть - щеколда откинута! - но он постучал ногою. И тотчас послышался голос часового.
 - Чего вам !? Поезд стоит всего несколько минут!
 - Нам бы хоть парашу вытащить - воняет , сука! Приоткрой дверь , гражданин начальник!..
 Дверь уползает в сторону , и часовой заглядывает в вагон. Замечает нас. А мы и не прятались!
 - Это еще что за пассажиры?
 - Соколики залетные , прозевал ты их малость , - отвечает староста - надо их на волю-волюшку выпустить.
 Часовой на секунду задумывается , но лишних вопросов не задает: -приказывает.
 - Вытряхивайтесь , огольцы!..Возвернетесь - пристрелю!..