Мне очень нравилась моя работа. Я познакомилась с многими штатными сотрудниками института, коренными москвичами, большинство имен которых моя память не сохранила.
Помню высокую брюнетку, которой я очень благодарна. Она не только помогала мне в работе, но от нее я впервые узнала о Марине Цветаевой и познакомилась с ее стихами. Ее фамилия, по-моему, была Цветкова, а звали ее Нина.
Помню еще молодого рыженького научного сотрудника, который также уделял много внимания моей стажировке и даже пытался ухаживать за мной. Из практикантов мне больше всех запомнился А.И. Могильнер^ который с таким жадным вниманием вникал в существующую аппаратуру, а впоследствии внес большой вклад в развитие атомной энергетики.
Со мной вместе стажировалась моя однокурсница Лиза Чебыкина. Ее работой руководил сотрудник института Натан Межеборский, который нам с ней был хорошо знаком, так как окончил наш же институт на год раньше. Часто все трое мы работали в вечернюю смену, и Натан помогал нам. Я хорошо помню дорогу через парк, от Покровско-Стрешнево до НИИ-9.
Какая красота там была осенью, когда одевали красные плащи клены, а березки закутывались в желтое. Как удачно дополняли этот колер своей зеленью хвойные деревья! А вот помещение института помню очень смутно. Остались в памяти большие окна, светлые комнаты, гудение вентиляции, запахи ацетона и бензола, последними я пользовалась при подборе толщины сеток, и еще какой-то специфический запах парафина в тех комнатах, где стояли в контейнерах источники у-излучений и нейтронов большой мощности излучения. Кстати, этот запах и еще что-то неуловимое в воздухе, — на что всегда реагировало мое сердце и я ощущала везде, где только находились аналогичные радиоактивные излучения, особенно нейтроны.
Эти же ощущения у меня связаны со всеми производственными помещениями ПО «Маяк» и даже Первой в мире АЭС. Но об этом потом.
Поскольку мы работали в основном с радиоактивными сс-излучателями, а-частицы не фиксировались ни кассетами, ни дозиметрическими приборами, то мы не знали об опасности, которая нам угрожает.
Мне запомнилась также большая уютная столовая, где нас по-царски кормили на рацион обедом из четырех блюд, что после тощих студенческих харчей казалось праздником.
За особо вредные условия труда нам давали рацион-1 и молоко. (В талоне на бесплатное питание цифра один означала более высокую стоимость талона).
Надо отметить, что к нам в то время медицина относилась очень внимательно. Да, мы были для нее бесценны, как первые «подопытные кролики». Вообще, если не учитывать вред, нанесенный моему здоровью радиацией, время моей стажировки в НИИ-9 можно также назвать одним из лучших периодов моей жизни.
А жила я в то время на частной квартире, в обычном деревенском домике, на берегу Москва-реки, в деревне Щукино. Вместе со мной жили еще три практикантки — Лида Бадаева, выпускница Института связи г. Москвы, Тамара Одинцова и Нина (фамилию ее не помню). Хозяева домика были очень милые люди: голубоглазая, круглолицая, с полными губами Наташа и ее муж — инвалид войны, хромающий на одну ногу. Я жила одна в комнате, называемой «горницей», а вторую комнату занимали Лида, Тамара и Нина. Хозяева жили на кухне. На работу я ходила чаще всего во вторую смену, идя через лесопарк по свежему воздуху, который румянил мои щеки и добавлял красоты. У меня было красивое, строго по талии синее демисезонное пальто и элегантная шляпка, изящные туфельки. Молодые люди дружно обращали на меня внимание. Однажды в парке я встретила того самого блондина, который мне предлагал помощь из-под стола в кабинете моего несостоявшегося начальника — Л.И. Цупруна. Мы познакомились и стали встречаться. Итак, знакомства, встречи со старыми друзьями, красивая природа и все радости московской жизни были по-прежнему со мной.
Свободное копирование
