Все эти изнурительные семь суток плавания мы питались сухим пайком, который доходил до нас в сильно урезанном виде, да получали немного кипятку. Многие не выдержали такого режима и заболели.
По уменьшившемуся ходу судна, ослабевшей работе двигателей, беготне по палубе и крикам мы догадались, что подходим к берегу. Вот застопорились машины, слышен был топот ног над головой. Через час открылся наш люк и раздалась команда: "Выходи на палубу!" Началось обычное построение по пятеркам и передача человеческого груза новому конвою.
Перед нами виднелся небольшой новый город, за ним теснились горы.
Опять команда "Шагом марш!" - и заключенные двинулись колонной в неизвестный путь, бросая последний взгляд на море, на пароход. Вероятно, у каждого было на душе одно и то же: увидим ли море еще раз, придется ли плыть на пароходе при более счастливых обстоятельствах?
Мы пришли в Магадан, в центр Колымского края. Кто-то, по-видимому уже знавший эти места, тихонько пропел:
Колыма, ты Колыма,
Дивная планета!
Десять месяцев зима,
Остальное - лето.
Магадан нас встретил неприветливо: моросил дождь, было холодно, выбоины на дороге полны воды. Шли молча, каждый думал о своем. Прохожие не обращали внимания на нас: вероятно, эта картина магаданцам уже примелькалась.
В луже остался мой опорок. Я наклонился, стал его искать, этим затормозил движение. Получил увесистый тумак и упал боком в лужу. Соседи помогли встать, порядок в колонне был восстановлен. Я мог ответить конвоиру только укоризненным взглядом, который он и не заметил. После кое-какой санобработки и разбивки по группам всех нас, кроме явно больных, направили на отдаленные прииски, в пятистах - семистах километрах от Магадана.
Нет сомнения, что большая роль в первоначальном развитии и эксплуатации. Колымского края принадлежала заключенным - с тех пор, конечно, как сюда стали посылать так называемых "врагов народа" - людей высокой квалификации в самых различных отраслях труда, привыкших трудиться не за страх, а за совесть.
По нет сомнения и в том, что эти же люди могли бы принести пользу неизмеримо большую, если бы они не были удручены неотвязной мыслью о своем незаслуженном унижении, если бы их не терзала тревога за судьбу близких, если бы они жили в человеческих условиях и если бы их трудовыми усилиями распоряжались знающие и добросовестные руководители, а не "надзиратели", упоенные случайно доставшейся бесконтрольной властью.
Свободное копирование
