Что написано на бумаге, уже не так важно. Важно другое, важно то, что наступил такой период в работе, когда от материала никуда не убежишь.
Выпали из памяти какие-то слова, но и без точного порядка многое видишь: видишь не слово "туман", видишь поле боя, затянутое пеленою тумана.
В этой стадии работу бросать уже поздно. Трудно найти последовательность материала, но это необходимо.
Почему же необходимо?
Да потому, что материал преследует... Как правило, запоминается то, что хорошо, а значит, запоминается нужное, верное... Ненужное не усваивается, оно остается на бумаге, в буквах. Так проверяется нужность материала, обязательность его. Зритель должен видеть. Если не увидит, то не услышит — так мне кажется. Возможно, я ошибаюсь?.. Возможно, звук решает?..
Возможно, запоминается звук.
Тут я не выдержал и заговорил. Я сказал, что, разумеется, решает звук.
— А почему?
Но тут она отошла к окну. За окном было светло. Простенький деревянный театральный мостик, канал Грибоедова, пряничная церковь, конюшни — все другое, все не как всегда. Белая ночь.
— Я лично знаю, что мы закончим, — сказала она. — Я это знаю потому, что уже все вижу. А у тебя не все еще звучит, и ты сбиваешься с толку. И поэтому ты не уверен — нужно или нет.
Я заспорил:
— Мне важен ритм, время. Я знаю ухом, когда в воздухе повисает скука.
— Она повисает от пустых звуков, не согретых актерской задачей.
— Она повисает оттого, что тебе хочется видеть слишком много.
— Я согласна. Мне нравится видеть.
— А у меня звуки выдыхаются оттого, что их много.
— А нужно каждое слово видеть.
— Ну хорошо, допустим, что я все слова вижу, что же, их станет меньше?
— А я тогда еще больше увижу, это приятно.
Наступила пауза, решалась судьба работы.
— Попробуй вот это.
Она дала мне страничку из "Старого введения в диалектику природы" Фридриха Энгельса.
"Материя движется в вечном круговороте..." — начал я. Я прислушался: "Материя... движется... в вечном... круговороте...".
"Медленные слова", подумал я, "медленное движение, незаметное, как движение звезд на небе".
Когда я задумался о том, что такое материя в движении и в вечном круговороте (это не шутка: вечность), я заговорил очень торжественно и очень медленно.
"Материя движется в вечном круговороте, завершающем свою траекторию в такие промежутки времени, для которых наш земной год не может служить достаточной единицей".
Только в такое замедленное и торжественное чтение укладывалась мысль.
Она сказала:
— Вот теперь я вижу каждое слово. Я продолжал:
"... каждая конечная форма существования материи — безразлично, солнце или туманность, отдельное животное или животный вид, химическое соединение или разложение — одинаково преходяща, и в котором ничто не вечно, кроме вечно изменяющейся, вечно движущейся материи и законов ее движения и изменения".
— Великолепно! — сказал я. — Это будет начало... Стояла белая ночь. За окном зашуршала метла дворника. Она была права: в ту белую ночь мы пошли дальше.
Теперь мы совершали прогулку по "Краткому курсу хирургии". Мы делали последнюю часть работы: "Лазарет".
"... накрыв полотенцем глаза наркотизируемого, наливают хлороформ по капле с небольшой высоты...
При доступе воздуха и света, а также при применении газового и керосинового освещения хлороформ разлагается с образованием удушливого газа фосгена".
Я наборматывал последние строчки:
"... удушливого газа фосгена..." — тут что-то есть... Попова подслушала и предложила мне:
"... облако относится ветром за линию противника, и бывали случаи, что газ наблюдался на расстоянии десяти миль позади линии фронта".
Свободное копирование
