12
Этот более чем решительный поступок перевернул всю мою домашнюю жизнь. Я уже не чувствовала себя такой счастливой среди родных. Меня постоянно упрекали за мою резкость. То тетя, то младшая сестра позволяли себе делать неприятные намеки. Крестный, которого я попросту послала ко всем чертям, не решался нападать на меня в открытую, но зато настраивал против меня маму.
Спокойно я себя чувствовала лишь у госпожи Герар и потому то и дело поднималась к ней. Я с радостью помогала ей по хозяйству. Она научила меня готовить яичницу, лепешки и шоколад. Это отвлекало меня, и скоро я опять повеселела.
Однажды утром меня поразил таинственный вид мамы. Она с нетерпением поглядывала на часы и выражала беспокойство тем, что крестный, который обычно обедал и ужинал у нас, все не шел.
— Странно, — говорила мама, — вчера после виста он сказал: «Я буду завтра к обеду». Странно…
Всегда такая спокойная, она места себе не находила и отвечала Маргарите, заглядывавшей, чтобы узнать, не пора ли накрывать на стол:
— Подождем еще немного.
Раздавшийся наконец звонок заставил вздрогнуть и мать, и сестру Жанну, которая, несомненно, была посвящена в тайну.
— Все в порядке! — заявил крестный, отряхивая со шляпы снег. — На, почитай, что тут написано, сумасбродка.
И он протянул мне письмо, написанное на бланке «Жимназ».
То было письмо Монтиньи, директора этого театра, господину де Жербуа, другу крестного, которого я хорошо знала. Письмо, весьма любезное по отношению к господину де Жербуа, кончалось такими словами: «И чтобы доставить Вам удовольствие, я возьму к себе Вашу протеже, хотя характер у нее, мне кажется, довольно скверный…»
Прочитав эти строки, я покраснела и сочла, что крестный мой поступил бестактно; он мог бы доставить мне истинную радость, оградив от этого мелкого укола, но, что поделаешь, чуткостью этот тугодум не отличался. Мама казалась такой счастливой, что я поблагодарила крестного и расцеловала ее.
О, как я любила целовать ее сияющее и всегда такое свежее, слегка розовое лицо! Когда я была маленькой, я просила ее «сделать бабочку» на моей щеке; тогда она наклонялась ко мне и, то открывая, то закрывая глаза, легонько щекотала мне щеку своими длинными ресницами, а я откидывалась назад, млея от удовольствия.
Так вот в тот день я вдруг прижала к себе ее голову и сказала:
— «Сделай бабочку» твоей взрослой дочке…
— И тебе не стыдно, — молвила она, обнимая меня и «делая бабочку», — ты ведь уже большая девочка!..
И весь день был озарен для меня поцелуем ее длинных ресниц.
Свободное копирование
