Вернувшись домой, я рассказала маме о своих неудачах с костюмом, и мама, которая всегда была очень щедрой, тут же купила мне белую барежевую накидку, ниспадавшую великолепными, крупными и мягкими складками, и прекрасный венок из роз, которые при вечернем освещении выглядели нежно-белыми и очень скромными. А у сапожника «Комеди Франсез» она заказала для меня котурны.
Кроме того, надо было подумать и о коробке для грима. В этом мама решила положиться на мать Дика-Пети, моей подружки по Консерватории.
Вместе с госпожой Дика-Пети я отправилась к отцу Леонтины Массен, ученицы Консерватории, который мастерил гримировальные коробки.
Мы поднялись на шестой этаж дома, расположенного на улице Реомюра. Остановившись перед жалкой дверью, мы прочитали: Массен, изготовитель гримировальных коробок .
Я постучала в дверь, нам открыла маленькая горбунья. Я сразу же узнала сестру Леонтины: она иногда приходила в Консерваторию.
— Ах! — воскликнула она. — Какой сюрприз! Титина, да это же мадемуазель Сара!
Из соседней комнаты прибежала Леонтина Массен. Ласковая, спокойная, красивая, она заключила меня в объятия.
— Ах, как же я рада тебя видеть! Ты дебютируешь в «Комеди Франсез»! Я читала об этом в газетах.
Я покраснела до самых ушей. Обо мне писали в газетах!..
— А я буду дебютировать в театре «Варьете»!
И она говорила, говорила без умолку — так долго, так быстро, что буквально оглушила меня.
Госпожа Пети оставалась безучастной и делала безуспешные попытки оторвать нас друг от друга. На вопросы Леонтины о здоровье ее дочери она отвечала либо кивком головы, либо словами «Спасибо, неплохо».
Наконец, дождавшись окончания бурных излияний красивой девушки, она смогла сказать:
— Пора заказывать вашу гримировальную коробку, ведь мы за этим сюда пришли.
— Ах вот как! Папа там, за своим станком, и, если ты недолго, я подожду тебя. Я иду на репетицию в «Варьете».
— Ну нет! — не выдержала госпожа Пети. — Это, наконец, невозможно!
Она не любила Леонтину Массен. Та, разобидевшись, пожала плечами и повернулась к ней спиной. Затем, надев шляпку, поцеловала меня и, торжественно раскланявшись с госпожой Пети, сказала на прощанье:
— Надеюсь, госпожа Гро-та[1], что никогда больше не увижу вас!
И она исчезла, хотя ее звонкий, веселый смех долго еще не смолкал. Моя спутница прошептала по-голландски несколько злобных слов, смысл которых я поняла гораздо позже.
Мы вошли в заднюю комнату жилища и увидели там за станком папашу Массена, строгавшего маленькие светлые дощечки. Горбунья сновала взад-вперед, весело напевал; отец выглядел хмурым, озабоченным.
Заказав коробку, мы собрались уходить, госпожа Пети вышла первой, а меня сестра Леонтины удержала за руку:
— Отец был не очень любезен… Он завидует, ему обидно, что Леонтину не взяли в «Комеди Франсез».
Это признание взволновало меня; я смутно угадывала драму и скрытую горечь, столь различно проявлявшуюся у обитателей этого бедного жилища.