Диссидент из полутени - 2

Куда труднее обстояло дело с вопросами внешнеполитическими. Здесь убежденность советского человека в том, что мы окружены «акулами империализма», ожидающими удобного момента, чтобы нас проглотить, поколебать нелегко.

Кстати, о еврейской эмиграции, раз уже этот вопрос затронут. Да и вообще, серьезного разговора о ней избежать нельзя. Слишком уж болезненным был этот вопрос. Довольно широкий размах еврейская эмиграция приобрела в период временной разрядки напряженности в отношениях с США после визита в Москву президента Никсона в 72-м году. Под давлением влиятельной еврейской общины конгресс США принял закон о беженцах — жертвах антисемитизма в СССР. Им предоставлялось бесплатное жилье, солидное денежное пособие и медицинская страховка.

Во время первой волны еврейской эмиграции после создания в 48-м году государства Израиль, туда уезжали, главным образом, верующие и старики — умирать на своей «исторической родине». Потом отношения с Израилем ухудшились, и разрешения на выезд «для воссоединения семей» в течение многих лет не выдавались. Обратившиеся за таким разрешением увольнялись с работы и долгие годы сидели в «отказниках», испытывая немалые материальные трудности.

Эмиграция 70-х годов шла, насколько мне известно, главным образом в США. Я этой эмиграции не сочувствовал. Она была с самого начала лицемерной. Опасения насилий со стороны антисемитов, от которых будто бы бежали эти люди, были надуманными. Ничего серьезного евреям, по крайней мере в России, не угрожало (об Украине судить не берусь — там другая История). Вполне определенная дискриминация евреев, о которой мы говорили на нашем рабочем политкружке, была начата в СССР государственными учреждениями и вузами сразу после внезапного увольнения всех евреев из аппарата ЦК КПСС. Это было сделано в отместку за отказ Израиля играть роль плацдарма для проникновения СССР на Ближний Восток. Ведь именно ради этого Сталин согласился с решением Совета Безопасности ООН о создании еврейского государства. После «очистки» аппарата ЦК, надо полагать, соответствующие инструкции были спущены и по всей партсети.

Через двадцать лет после смерти «вождя народов» дискриминация евреев по инерции еще кое-где имела место. Однако нетрудно было заметить, что носителями ее в ту пору были партийные и советские выдвиженцы, занявшие освободившиеся номенклатурные должности после увольнения с них евреев. А также люмпены, находившие в антисемитизме хоть какое-то основание для самоутверждения. Бороться с такой дискриминацией можно было в общем русле борьбы за освобождение советского народа от тоталитарного гнета руководства КПСС.

Тем более, что сам народ, в массе своей, никакого отношения к антисемитизму не имел. Приведу тому прямое свидетельство.

С начала мая 83-го года я по настоянию моего друга Натана Эйдельмана (о нем расскажу ниже) начал вести дневник. Вот одна из ранних записей в нем.

5 октября 1983 года

«...Народ в нашем дешевом, соцстраховском доме отдыха, да еще в эту ненастную пору, самый простой. Мужики да бабы (все больше в годах), которых очень легко себе представить в деревне, откуда они явно недавно перекочевали в город. Многие из провинции. Речь самая простонародная, повадки — тоже. Среди них, кроме меня, затесался один маленький, старенький, горбатенький, но очень шустрый еврей местечкового вида. С ужасным акцентом и неудержимо общительный. По уровню своему такой же простолюдин. Он непрерывно ко всем пристает с разговорами, шуточками, вопросами, предлагает «забить козла» и прочее в том же духе. Акцент и повадки его столь гротескны, что мне слышать и видеть его неприятно. Я ожидал, что над ним будут потешаться. Ничего подобного! Мужики с ним охотно общаются и забивают этого самого «козла». А пожилые бабоньки перешучиваются, попрекая его в том, что он своим вниманием дарит то одну, то другую из них. Шутки их грубоваты, но незлобивы. Точно такие, какими они потчуют и своих мужиков. Ни тени презрения в них я не заметил. Конечно, он для них инородец, но точно так же они себя держали бы с узбеком, татарином или армянином.

За моим столом сидит пожилая русская женщина с очень добрым лицом, Нина Павловна (меня она все время угощает лишними порциями, которые остаются ввиду ее воздержания в еде или отсутствия нашего загулявшего соседа по столу). Когда я сегодня утром вернулся из Москвы, она мне рассказала, что вчера вечером был прекрасный концерт самодеятельности. Кто-то пел, плясал и прочее. «Но лучше всех выступил вон тот мужчина, что сидит в углу, — она указала на моего старого еврея. — Его не было в программе, но он вышел и сказал, что сам себя объявит. Его фамилия Гринберг. И он стал петь одесские песни. Так замечательно! Ему хлопали больше всех». Нет, народ к антисемитизму непричастен. Главным мотивом второй волны еврейской эмиграции из СССР были не антисемитизм, не дискриминация, а надежда на более сладкую жизнь в США, обманувшая многих».

Но вернусь к моей пропагандистской работе.

С 83-го года политзанятия перестали быть обязательными для всех сотрудников, а только для членов партии. Поэтому мне поручили вести таковые с «молодыми коммунистами» (с членами рабочего кружка у меня сохранились дружеские, взаимно уважительные отношения). С новыми слушателями, соблюдая определенную осторожность, я тоже повел своеобразную просветительскую работу. Вот, к примеру, одна из моих тоже ранних дневниковых записей.

20 мая 1983 года

«Вчера мы обсуждали вполне «приличную» тему: борьба за мир против угрозы термоядерной катастрофы. Сделали кое-какие не вполне ортодоксальные заключения. Например, что для США и их союзников по НАТО нет смысла нападать на СССР. Реставрация царизма уже явно невозможна, оккупация и принудительный труд в эпоху научно-технической революции нерентабельны, а грабить развитым промышленным странам у нас нечего: наша техника им даром не нужна, наши ресурсы лежат в земле.

Второй нетривиальный тезис состоял в том, что и нам нападать на Запад незачем. Времена угнетения пролетариата и революционных ситуаций миновали. Коммунизма и социализма в нашем варианте никто не жаждет, и освобождать нам некого.

Отсюда вывод, что нынешняя эскалация вооружений проистекает из взаимного страха и недоверия. Наше недоверие базируется на несколько устаревших реминисценциях о походах Антанты. А их недоверие — на куда более свежих впечатлениях, начиная с Прибалтики и кончая Афганистаном. Вопрос об агрессивном складе политического мышления нашего руководства прямо не ставился, но говорилось, что на Западе может быть такая точка зрения («конечно, ошибочная»).

Мы пришли к заключению, что для сохранения мира необходимо установление взаимного доверия, ибо без него никакая договоренность не будет надежной. Доверие же на данном этапе может быть завоевано только совершением в одностороннем порядке каких-то актов доброй воли. В этом плане мы похвалили некоторые шаги, предпринятые нашим правительством («кость» для моих партийных мальчиков) и порешили, что следует двигаться более энергично в этом направлении. В частности, убрать войска из Афганистана. В общем, не так мало для этой аудитории. Они еще молоды и совесть не совсем потеряли. Благодарили меня после занятия — похоже, что искренне.