Не прошло и недели после публикации статьи Семенова, как меня вызвал Энгельгардт и предложил построить ЭПР-прибор, дабы и ученые нашего Института смогли включиться в раскрытие этой тайны. Благо, никакого биохимического оборудования для этого, очевидно, не требуется.
Хорошенькое дело! Одному человеку построить — пусть по готовым чертежам и электронным схемам — прибор, который, наверное, не зря стоит двести тысяч долларов! В «Химфизике» его построили. Но это давно существующий, огромный институт с мощной производственной базой. А у нас никакой, хотя бы крошечной, мастерской еще нет. Но молодости все кажется возможным. Она легкомысленно берется за выполнение явно невыполнимых заданий и иногда с ними справляется.
Я прибор построил! Меньше чем за год. Все элементы металлических конструкций удалось заказать в мастерских нескольких крупных академических институтов — официально с оплатой по договорам. Сборку их мы вели вдвоем с моим бывшим техником в Институте физиологии Толей Гришиным, которого по моему настоянию зачислили в наш штат. Огромный электромагнит, в порядке научного сотрудничества, изготовили для нас в Институте атомной энергии (спасибо протекции Гаврилова!). Для такого гиганта, который сам для себя строил атомные реакторы, это было делом пустяковым. Они не только изготовили электромагнит весом в 950 килограмм, но привезли его и вмонтировали в каркас нашего прибора. Волноводы, резонатор, всю СВЧ-линию лично для меня изготовил в ФИАНе Дима Бардин. Здесь я нелегально расплачивался спиртом. Дима не был каким-то «алкашом», а как раз наоборот — рабочим высочайшей квалификации. Страстный охотник! Спирт ему нужен был с собой, когда он во время отпуска уезжал на охоту в сибирскую тайгу. А всю электронику мы с Толей на равных — в четыре руки и два паяльника — монтировали сами.
Одновременно с постройкой прибора мы с Элей, моей единственной лаборанткой, осваивали микробиологическую кухню наращивания большой массы бактерий «кишечной палочки». Когда наш ЭПР-прибор был готов, мы его испытали и отладили по... сгоревшей спичке, поскольку в ее твердом остатке есть свободные радикалы. Получили нормальный «узкий сигнал» ЭПР...
Бывают в жизни странные совпадения по времени важнейших событий. 30 сентября 1960-го года, в день смерти Николая Сергеевича Родионова, Эля впервые зарегистрировала «широкую линию» сигнала ЭПР для высушенного препарата синхронно растущих бактерий. Результат Блюменфельда был, таким образом, повторен для совсем других организмов. Это было важно не только самим этим фактом, но и указанием на то, что «ферромагнитные свойства» вещества наследственности, по-видимому, связаны с самой структурой молекул ДНК, которая, как уже было известно, одинакова у всех живых организмов. Энгельгардт был очень доволен. Так же, как и Блюменфельд, которому я немедленно показал наши результаты. С этого момента я стал частым гостем в бывшей церквушке близ проспекта Мира, где располагалась небольшая лаборатория Льва Александровича. Подружился не только с ним, но и с его ближайшими сотрудниками: Сашей Калмансоном и Олей Самойловой...
Но почему Блюменфельд, а за ним и я приписали «широкие линии» ЭПР именно ДНК? Ведь ни он, ни я не выделяли ее из выращенных нами клеток. А в них содержится множество других компонентов и структур. Ну ладно, я — новичок в биохимии и безоглядно верю авторитету Льва Александровича. Сам он, хотя и крупный ученый, но все-таки тоже не биохимик. Но «широким линиям ДНК» было посвящено специальное заседание заинтересованных делегатов Международного биохимического конгресса, который происходил в Москве летом 61-го года. Почему никто из них не задал этого простого вопроса? Я думаю, потому, что все мы находились тогда под гипнозом недавно понятой ключевой роли ДНК в жизнедеятельности клетки.
Впрочем, кое-какие основания для отнесения «широких линий» к ДНК у Блюменфельда все-таки были. Работая над рукописью книги, я не поленился разыскать (и критически проанализировать) эти основания в старых журналах. Оказалось, что до работы с дрожжами Лев Александрович наблюдал сигналы ЭПР-поглощения на «чистой» ДНК — в готовых, коммерчески доступных препаратах от различных зарубежных фирм. Результаты оказались противоречивыми. Они были опубликованы еще в 59-м году в Докладах Академии наук.
Большинство готовых препаратов ДНК «широкой линии» не обнаруживало вовсе или они были очень слабы. Единственным исключением, давшим интенсивный широкий сигнал, был некий «английский» препарат ДНК (фирма не указана). Его Блюменфельд посчитал хорошим, а остальные деполимеризованными, хотя это и не проверялось, да и методы такой проверки еще не были разработаны. Но... возможно и обратное предположение: «хороший» английский препарат был плохо очищен от других клеточных материалов или был загрязнен извне при выделении. Не прояснив досконально причины различия в поведении разных препаратов ДНК, авторы статьи в ДАН, тем не менее, в заключении написали:
«Мы убеждены, что обнаруженное нами явление играет существенную роль в придании биологическим структурам специфических свойств (направленный синтез, передача наследственной информации, выработка иммунитета, память)».
Я тоже убежден (это уже, увы, нельзя проверить), что слово «память» в этот перечень было вставлено по настоянию представлявшего статью в ДАН академика Семенова. Это слово чуть не погубило Блюменфельда благодаря поднятой вокруг него шумихи. Как нередко случается в науке, на радужный горизонт нового открытия поднялась темная туча. На этот раз она несла с собой события воистину драматические.
Одновременно со мной создавали свой (третий в СССР) ЭПР-прибор и в биологическом отделе Института атомной физики. Я их немного обогнал, но спустя несколько недель на своем семинаре они сообщили, что повторили опыт Льва Александровича на дрожжах, но никаких «широких линий» не обнаружили. А потому уверены, что сотрудники Блюменфельда наблюдали «грязь» — наличие ничтожных, но достаточных для ферромагнитного эффекта загрязнений своих препаратов железом. Эта информация немедленно распространилась в научных кругах Москвы. О моих опытах тогда широко известно не было. Не обнаружение некоторого эффекта не есть доказательство его отсутствия. Оно может быть обусловлено плохой постановкой эксперимента. Я поставил своеобразный «контрольный опыт». Взял немного соли из солонки, стоявшей на столе в нашей институтской столовой, и поместил ее в резонатор прибора. К стыду сотрудников Института, из этой солонки в течение дня десятки человек брали соль руками, часто немытыми. Всяческой, в том числе железной «грязи» они в нее вносили заведомо больше, чем могло попасть в культуру дрожжей или бактерий. Никакого намека на широкие линии ЭПР соль не дала.
Свободное копирование
