|
|
Наконец, кроме докладов старост, мы учредили и свою службу «чрезвычайных ситуаций». Во время большой перемены я дежурил в комитете, а в каждом классе был назначен «информатор», обязанный в случае каких-либо ЧП немедленно сообщать о них мне. Мы неосознанно подражали четкой военной организации. шел 1939 год. Фашистская Германия уже начала свою агрессию в Европе. В том. что рано или поздно в войну вступит и Советский Союз, ни у кого не было сомнения. В школе мы развернули и настоящую «оборонную работу». В военном кружке учились разбирать и чистить винтовку. Ходили стрелять в расположенный неподалеку тир. Тренировались в обращении с противогазом и оказании первой помощи. Устраивали учебные тревоги. В комсомольском комитете был ответственный за всю эту работу — Леня Войтенко. Сын военного, он ходил в школу в гимнастерке и крагах. После окончания школы поступил в военно-политическую академию. Мы, активисты-комсомольцы, очень любили свою школу. Часто задерживались в ней допоздна. Это был наш дом родной. Устраивали разные вечера, спектакли, празднества... Теперь хочу ненадолго вернуться к нашему директору Г. В. Гасилову. В школе у меня с ним были наилучшие отношения. Я восхищался им. А он, по его собственным словам, гордился своим «питомцем». Однажды даже демонстративно оставил меня на целый день замещать его в качестве директора школы. Я сидел в директорском кабинете. В тот день, помнится, завозили уголь на зиму, какие-то родители приходили со своими проблемами. Летом 1940 года он добился постановки моего доклада на районной научно-педагогической конференции. Доклад был напечатан в журнале «Советская педагогика». После выпускного вечера Гасилов горячо убеждал меня в том, что мое призвание — быть учителем... Вскоре началась война. Лет двадцать мы не виделись. Я знал, что он стал заведующим одного из РОНО... И вдруг в конце 60-х годов в одном из самиздатовских бюллетеней я прочитал погромную речь Г. В. Гасилова на районной учительской конференции в адрес одного из учителей, подписавшего (как в те годы делали многие) письмо в защиту кого-то из арестованных диссидентов. Документ был подлинный. Я узнал всю хорошо мне знакомую риторику. Конечно там было и «Нас недаром прозвали твердокаменными» и насчет киселя и железа, и многое другое... Спустя некоторое время Гасилов (видимо, он вышел на пенсию) разыскал мой домашний телефон и, сообщив, что пишет книгу воспоминаний, просил меня написать что-нибудь в приложение в качестве его воспитанника (как у Макаренко, в его книге). Я отказался. Он спросил: почему? Я ответил, что теперь мы находимся на разных идейных позициях. Он потребовал уточнить, на каких же. Я сказал, что не намерен рисковать в разговоре с ним. Еще через пару лет во дворе нашей бывшей школы собралось много ребят — моих сверстников. Мы устанавливали мемориальную доску с именами погибших в войну одноклассников... Вдруг слышу сзади: «Ну, Остерман, здравствуй!». Оборачиваюсь — мало изменившийся Гасилов протягивает мне руку... — Извините, Георгий Васильевич, но я Вам руки не подам, — сказал я. — Отчего же так? — Я читал Ваше выступление против такого-то (забыл имя). — Ты не понимаешь! Я его этим спасал... — Сомневаюсь... — Смотри, Остерман. У меня в райкоме партии осталось много друзей... — Дело Ваше... На том и расстались. Иногда думаю: а вдруг я неправ, считая его подлецом и приспособленцем? Может и вправду спасал от увольнения. Ведь взял же он в 57-м году директором школы в свой район моего друга Кирилла Волкова, побывавшего во время войны в немецком плену... |