Итак, Мориц отправился бродить по свету, а я остался в своем родном городе. Но что бы я ни делал, где бы ни работал, я не мог забыть тех романтических дней.
Жизнь потекла по-прежнему. Я старался выступать везде, где только можно: в любительских и благотворительных концертах, в кинотеатрах перед сеансами, а летом снова возобновлялись представления нашего рабочего цирка. Мы с Ваней Ефремовым, моим постоянным партнером, имели уже порядочный опыт и очень разнообразный и обширный репертуар - и музыкальные клоунады, и множество антре, и репризы. И я, кроме того, выступал и как куплетист в "рваном" жанре.
Наши выступления пользовались большим успехом, мы становились все более известными в городе. И все сильнее и отчетливее делалось мое желание стать настоящим артистом. Я уже не думал ни о каких других профессиях, я был почти уверен, что цирк - это и есть мое дело. Но как, как переступить эту заветную черту - порог настоящего цирка?! Нельзя же просто так прийти к директору и сказать: "Я хочу быть артистом, возьмите меня".
Сначала эта мысль казалась мне нелепой, по постепенно я начинал понимать, что другого выхода у меня нет, и если я хочу быть артистом, я должен на это решиться.
Как раз в это время, в августе 1912 года, в Керчи работал цирк Злобина. Я долго колебался, но однажды решил пойти к нему и попросить меня взять в цирк... хоть кем-нибудь.
- В чем дело? - неприветливо спросил Злобин, покручивая усы.
Запинаясь и путаясь, я объяснил ему, что хочу стать цирковым артистом, и не возьмет ли господин Злобин меня в свой цирк?
Злобин встал и подошел ко мне. Мне показалось, что он потребует объяснений, и приготовился рассказать ему и про любовь к цирку и про свои выступления. Но, оказывается, он уже многое знал:
- Так у тебя же есть свой цирк! Ты вроде как конкурент мне! Значит, артистом хочешь стать? - спросил он вдруг злобно, и его холеное лицо покраснело. В тот же миг, размахнувшись, он отвесил мне такую пощечину, что у меня в ушах зазвенело.- Вот тебе, голодранец, цирк! - И вытолкал меня из конторы.
Я выскочил на улицу, добежал до горы Митридат, упал на мокрую траву и плакал от обиды и унижения. Долго я лежал так, пока до моего сознания не начал доходить запах чабреца, родной запах травы, которая повсюду росла на нашей горе. Вдохнув этот запах, я успокоился и тут же решил, что Мориц был прав и, сидя на одном месте, я ничего не добьюсь. Ведь мне уже семнадцать лет. Да, надо уходить. Тем более теперь, когда Злобин меня так опозорил. Люди видели, как он вытолкал меня из конторы. Вот получу жалованье - и уйду.
Приняв это решение, я больше не колебался, только старался не подавать виду, чтобы мать с отцом ни о чем не догадались.
Через несколько дней я получил три рубля и утром подошел к постели родителей - они спали. На глаза навернулись слезы, и я мысленно с ними попрощался: простите меня, мои дорогие... Положил на стол два рубля, взял приготовленный накануне узелок и тихо вышел из дому. На улице еще раз обернулся, попрощался с хибаркой и направился к вокзалу.
Свободное копирование
