Ностальгические предвоенные годы - 7

… В августе 1940 я впервые попал на Кавказские Минеральные Воды, куда родители приехали в отпуск. Уже через пару часов по приезде, пока взрослые обживали снятую квартиру, я успел познакомиться с местными аборигенами моего возраста и отправился с ними изучать окрестности. Поднялись на Горячую гору, где я посидел на спине орла - знаменитой скульптуре, визитной карточке Пятигорска. Потом быстро спустились на другую сторону горы, в долину реки Подкумок (не раз упомянутую Лермонтовым в его «Герое нашего времени», о чем я, конечно, тогда не знал). Там покидали в воду камни, повозились в бурлящей воде… Впервые увидел больших и красивых бронзово-фиолетовых жуков. Начал было их в азарте собирать, но они оказались «вонючками»…

 Время подошло уже к вечеру, решили возвращаться. Стали подниматься обратно на гору, что оказалось значительно труднее. Пока поднялись на вершину – совсем стемнело. Решили спускаться напрямую, не видя тропинок и продираясь сквозь густой кустарник. Я был переполнен впечатлениями. Уже внизу, у подножья горы, мы услышали оклики - мужские и женские голоса, повторявшие мое имя. Я понял, что нас (прежде всего – меня) ищут. Лишь много позже я осознал, что могли пережить родители, когда в первый же день в незнакомом городе исчез ребенок восьми лет… Конечно после таких переживаний и от радости, что я нашелся, мама мне хорошенько «надавала по жопику».

 Так еще с детских лет проявлялась у меня эта «тяга к бродяжничеству», трансформировавшаяся в зрелые годы в целеустремленные путешествия по стране и миру в рамках профессии геолога, которым я впоследствии стал. …Как показало время, это было лишь началом проявления, вероятно, моего врожденного инстинкта – безотчётного стремления к перемене мест и впечатлений (недаром я родился в Год Обезьяны по китайскому календарю). У разных людей эти «инстинкты» проявляется в различной мере – есть «домоседы», а есть и «непоседы», из которых вырастают бродяги и путешественники. Это мое свойство – попав на новое место, сразу помчаться изучать окрестности, хорошо проявилось в 1952 году, когда мы, студенты Львовского Политехнического института, приехали на учебную практику по электроразведке в Прикарпатье. Как только я увидел гору Грофу в верховьях реки Ломницы, «неведомая сила», как обычно, «потянула» меня в ее сторону. После моей пламенной агитации набралось почти полгруппы таких же энтузиастов. Мы, не мешкая, сразу же двинулись по дороге, надеясь (весьма наивно) дойти хотя бы к вечеру до деревни Осмолода у подножья горы Грофа. Никакой конкретной цели, какого-либо мало-мальски здравого расчета и плана – не было. Просто надо мной довлел (как иногда – увы - и сейчас) магнетический зов неведомых далей и пространства, которые надо было (зачем-то?!) преодолеть… Такая, вот, странность бывает у людей.

 Этим влечением я сумел как-то заразить и своих товарищей. Мы шли весь день, по дороге купались в горной речке, дурачились, жевали еще не спелую ежевику. Естественно, до конца дня к вершине мы только приблизились. Поскольку всей группе завтра с утра надо было переезжать на новое место, надо было думать о возвращении. Только сейчас мы осознали, что идти почти всю ночь обратно пешком по лесной дороге нам, и так здорово уставшим, будет не очень-то весело. На счастье, нас выручили попутные лесовозы, возвращавшиеся с лесных делянок. С одним из моих сокурсников, Богданом Возняком, мы попали в кабину к молодому веселому шоферу, голосистому хлопцу-галичанину, и всю обратную дорогу горланили украинские песни. Было очень даже весело! Так наше трио с песнями и въехало в ночное село Перегинское, тормознув у сельского клуба (где разместили нас, практикантов). Вокруг него с фонариком в руке описывал беспокойные круги наш бедный руководитель практики доцент Восанчук, встречая лесовозы, из которых скудными порциями и с большими перерывами вываливались его загулявшие студенты... Само собой, мне, как энтузиасту-организатору непредусмотренного вояжа, было снижена оценка за практику (вместо «обычно» полагавшейся пятерки была поставлена четверка)… Но вспоминалось это путешествие всеми долго и хорошо, а я на некоторое время стал в глазах товарищей популярной личностью – как «оторванный любитель приключений»…

 Далее я ещё расскажу о некоторых моих (я бы даже сказал – болезненных) «закидонах», когда, работая в геофизической экспедиции в Приморье, вдруг брал (ни с того, ни с сего) отпуск и мчался в одиночку без всякой хорошо осознанной и обоснованной цели, не имея каких-либо знакомых и «явок» - на Камчатку для «покорения» вулканов или на Кавказе (как было сказано выше и будет подробнее описано ниже) захотел (после больничной койки, прервав курс лечения в санатории) – вдруг «полезть» на Эльбрус…

 Иногда такая же бездумная страсть к риску охватывала меня даже в сложных одиночных маршрутах, когда я лез «куда не надо» - и это вовсе не от «величайшей моей храбрости». Вовсе нет! Какой-то неотступный зов охватывал меня, довлел надо мной и притягивал меня к выбору наиболее рискованного, но «кратчайшего» (к возможной собственной гибели ?)… Это что-то подсознательное и «животное», первобытное, что ли… И я всегда чувствовал себя психологически лучше, когда принимал соответствующее решение и шёл по избранному пути – даже с осознанным риском и совершенно неизвестным результатом, чем когда этот путь представлялся тривиальным, хотя более понятным и надёжным. И это была вовсе не какая-то бездумная храбрость – я вовсе не был безумным храбрецом ! Но появлявшееся периодически болезненное равнодушие к опасности и назойливое стремление идти нетрадиционным путём (часто без всякой острой необходимости и вопреки «здравому смыслу») – часто имело место быть… Что это – сам не понимаю.

…Я вовсе не был в детстве отчаянным храбрецом, скорее даже - робким тихоней. Никогда сам не задирался, меньших не обижал и в мальчишеских конфликтах, грозящих мордобоем, старался не участвовать. Тем не менее, однажды, когда учился в своей «очередной» школе (68-я была на ремонте), где произошёл пожар, проявил какую-то храбрость что ли (или «жадность» ?). Урок только начался, как вдруг учительница, взглянув в окно, изменилась как-то в лице (я это запомнил, потому что впервые видел как люди неожиданно быстро бледнеют и меняют выражение  своего лица). Здание школы было трёхэтажное, имело форму «согнутого колена». Мы учились на 2-м этаже углового крыла. Взглянув на центральную часть корпуса, все увидели, что из окон его первого этажа валил густой серый дым.

 «Училка» скомандовала: «всем на улицу – за мной!». На минуту встала в дверях, велела ничего не брать из личных вещей, всем взяться за руки и гуськом – один за одним - быстро спускаться по лестнице и по коридору – бегом на улицу. Не забудем, что нам было всего по 8 лет, мы были «ещё послушными», пожар видели впервые, все напугались - поэтому уговаривать никого не пришлось. Портфели, однако успели забрать почти все. Я тоже успел. Выскочив на улицу, увидели, что большинство школяров уже выбежало на улицу и топталось на пятачке возле горящей школы. Возле них кудахтали учителя, не пуская ближе «поглядеть» на лопавшиеся от жары стёкла окон… Где-то уже близко гудела пожарная сирена. Это было в начале ноября, стояли уже заморозки, но снега ещё не было…

 И тут один второклассный «храбрый цыплёнок» вдруг ринулся из общей кучи малолетних зевак обратно в здание: за мной рванулось ещё несколько «храбрецов» - нас не успели задержать и мы помчались в раздевалки – их в школе было две. В дальней из них по коридору висело моё новое пальто! Перед началом учебного года детям обычно справляли новую одежду. В коридоре было почему-то не так дымно, как в холле на выходе из школы. С немного замирающим от страха сердечком я быстро содрал с вешалки своё пальто и помчался с ним наружу. В первую смену учились только мы, младшие классы, гардеробщиц тогда в школах не водилось – вещи тогда не воровали. На выходе нас подхватили учителя и, отругав, поставили в общую кучу мелкого школьного народа. Воя на ходу, в школьный двор уже въезжала красная пожарная машина, взрослые, оцепив вход в здание, вытаскивали какие-то бумаги…

 И тут я вспомнил про свою - тоже новую (как и пальто) – шапку. Она осталась в раздевалке. В панике наш герой забыл её забрать. Через день, когда в школе немного прибрали и занятия возобновились, в раздевалке (уже под присмотром учителей) школьный народ из больших куч разбирал свою одежду. Но моей новой шапки с красивым кожаным верхом я так никогда больше не увидел…

…Но вернёмся к Кавказским Минеральным Водам (под таким названием обычно объединяются четыре курорта – Кисловодск, Пятигорск, Ессентуки и Железноводск). Там я, восьмилетний «путешественник», «попил» с родителями различной минеральной воды – от кисловатого и шипящего кисловодского нарзана до тухлой сероводородной в Ессентуках. Посетили все традиционные объекты туристического паломничества: поднимались на Машук, были на месте дуэли Лермонтова, в домике, где по преданию он жил. Запомнились «кривые» дуэльные пистолеты и бурка, в которой якобы ходил поэт… До начала школьных занятий дважды в 1938 и 1940 г.г. я побывал еще в Николаеве и Одессе у родни. Главным, что запомнилось от моего пребывания там, были почти ежедневные посещения кинотеатра, где дядя Миша работал киномехаником. Там то я впервые и увидел американский фильм «Большой вальс». На всю жизнь запомнилась финальная сцена, когда старого, уже поседевшего Штрауса приветствуют тысячные толпы, а он, глядя со слезами в глазах на ликующих венцев, вспоминает под «свою» музыку прекрасную свою молодость и видит, как мираж, силуэт своей возлюбленной Карлы Доннер…

 Кстати, исполнительница главной роли - Милица Кюрьюс, эстонка по происхождению, - родилась в России и в годы НЭПА училась на курсах в Киеве при тамошней киностудии, пела и танцевала в украинском ансамбле «Думка». Об этом имеются опубликованные воспоминания киноактрисы Валентины Телегиной, игравшей характерные роли фабричных работниц и других «простых» женщин в довоенных советских фильмах, которая тогда жила вместе с Милицей («Милкой») в одной комнате в киевской «общаге». Наши зрители и помыслить не могли о том, что такая блестящая «неземная» и «недосягаемая» американская актриса была такого «простого» происхождения (совсем «почти наша») и лишь после эмиграции в Америку в 20-е годы стала там голливудской кинозвездой…

 В этом же ряду – увиденных, благодаря дяде Мише, фильмов - «Сто мужчин и одна девушка» с незабвенной Диной Дурбин, в котором, однако, тогда меня больше впечатлила не она сама, а Леопольд Стоковский, знаменитый американский дирижер, оркестр которого участвовал в фильме. Его манеру дирижировать с резкими судорожными взмахами рук и дерганьем головой мы, мальчишки, еще долго потом пародировали, беспрерывно кривляясь дома и на улице. А Дину Дурбин «я оценил» позже, уже в 1944 г., в войну, когда в прокат вышел фильм «Сестра его дворецкого». Просматривая клипы и слушая исполнение ею старинных русских романсов, я, уже более чем 80-летний бодрящийся старец, «балдею» и сейчас…

Послушайте и посмотрите: http://my.mail.ru/mail/nabatova.olga/video/624/2672.html

или http://www.youtube.com/watch?v=o8yvELY7d9E (этот, кажется стал "приватным")

 Надо вставить адрес непосредственно в верхнее окошко яндекса, кликнув мышкой на словах «вставить и перейти»). Когда откроются маленькие экранчики, выберите тот, где длительность видео более 5-ти минут (остальные - более короткие - это обрезки!!!). В интернете есть и фильм полностью - можно и там послушать Дину Дурбин...

…Осенью 1940 года отчим решил бросить торговую сферу, которая, как известно, всегда была чревата «соблазнами». После одной из ревизий он попал под следствие и чуть ни «загремел» за решетку после растраты, совершенной, как он утверждал, напарником, его сменщиком в магазине, где они оба работали. Поэтому он бросил торговую службу и, арендовав пустующее помещение и настроив там клеток, стал разводить белых мышей, чтобы сдавать их (после откорма и достижения ими определенного веса) в медицинский институт для научных опытов. Дело пошло успешно, и я иногда тоже помогал – сыпал этим мелким и шустрым белым тварям зерно и наливал воду в кормушки. «Народец» был веселый и забавный, но запах в помещении стоял – еще тот!