В Гельсингфорсе иногда случайно собирались сразу по несколько боевиков. Это для всех нас каждый раз было большим праздником. Трудно умирать солдату в траншее под обстрелом неприятеля, но гораздо труднее умирать террористу. В траншее рядом всегда имеются товарищи, всегда есть с кем поделиться как опасениями, так и надеждами, переброситься шуткой, которая всегда, даже в страшную и трудную минуту, подымает настроение - наконец, даже самая смерть легче, когда рядом с умирающим стоит товарищ, с которым до последнего мгновения можно обменяться словом.
"На миру и смерть красна" - говорит пословица. Террорист с момента своего выступления и затем до последней своей минуты, когда роковая петля уже стянет шею, - одинок. Он одинок в тюрьме, одинок в суде среди врагов, одинок в руках палача - нигде ни одного дружеского взгляда! Силы и мужества террористу требуется во много раз больше, чем солдату на поле битвы. Вот почему мы все так радовались, когда судьба сводила нас вместе.
И мы все были еще так молоды! Для каждого из нас товарищ по делу, по организации - был, как брат. Вокруг нас весь мир, вся жизнь были, как замкнутое стальное кольцо - мы были внутри него, от всех отрезанные, от всего добровольно отказавшиеся. И каким счастьем для нас было, когда мы могли собраться вместе! Обычно мы вместе обедали в одном из лучших отелей Гельсингфорса - "Кемп" на Эспланаде, недалеко от памятника поэту Рунебергу (этот отель, кстати сказать, существует и теперь - во время советско-финской войны 1939-40 г., когда я там был, в отеле "Кемп" был главный штаб иностранных журналистов). Сколько веселья было на этих совместных обедах, сколько шуток и рассказов из недавно пережитого. И каждому было что рассказать. Кто из посторонних мог подумать, что все в этой компании веселой и как будто беззаботной молодежи - morituri, т. е. обреченные, люди, которые должны скоро умереть?.. Мы просиживали за обедом часами.
И всегда в центре веселья, центром нашего общего внимания был Борис Савинков или "Павел Иванович", как мы все его тогда звали. Я не знал в жизни человека, который обладал бы таким талантом, таким даром привлекать к себе сердца окружающих, как он. Где бы он ни был, кто бы с ним ни был - он всегда и везде был в центре. Все с наслаждением и радостью слушали его проникнутые юмором рассказы. А рассказчик он был изумительный и рассказать ему было что ни у кого из нас тогда не было в жизни столько приключений, сколько их было у этого человека. И сколько в нем было талантов!
Как-то, помню, один из товарищей предложил за обедом, чтобы каждый из нас написал до десерта стихотворение - на любую тему. Выигравший получает добавочную порцию коньяка.
- Это очень легко. Я, господа, берусь написать три! - заявил Савинков.
Мы отнеслись к этому недоверчиво. И все горячо приступили к состязанию.
Савинков, действительно, сдержал свое слово и даже больше того. Он написал одно стихотворение лирического характера, одно - общественное и одно, самое легкое, как он потом признался, декадентское.
- Общественное, - заявил Савинков, - я напишу не выше тех требований, которые предъявляет к своим сотрудникам редакция "Революционной России" (партийный орган, выходивший в Женеве, к литературным достоинствам которого Савинков относился очень критически).
Я до сих пор помню несколько строк из лирического стихотворения Савинкова. Оно посвящалось "Герою".
Он вынес годы испытаний,
Тоску и скуку голых стен,
Незабываемых страданий
Был полон сон, был полон плен...
- Обратите внимание, - говорил Савинков, - мое первое стихотворение было готово еще перед рыбой, второе - перед жарким, а третье - перед сладким. И кроме того - вы же еще поручили мне делать заказы кельнеру, что очень мешало моему поэтическому вдохновению.
Конечно, он был единогласно признан победителем и получил честно заработанную им добавочную порцию коньяка за наш счет.
Интересно, между прочим, отметить, что никогда на этих дружеских встречах не бывало Азефа...
Свободное копирование
