Наши друзья и их семьи - 6

10.6 Борис К.

 Он родился 5 марта 1926 года, в Херсоне, во время Великой отечественной войны служил в артиллерии Главного командования, участвовал в штурме Берлина. Он рассказывал, что после получения известия о Победе они всей батареей перепились от радости, и это привело к ЧП. Особенность пушек главного калибра заключается в том, что снаряд заряжается с дула ствола, а с казённой части запихиваются мешки с порохом, и их уже невозможно вытащить обратно. Пушку нельзя транспортировать заряженной, поэтому поступил приказ произвести залп в безлюдное место. Был дан прицел, по нему выставили стволы, но когда произвели залп, обнаружилось, что стволы пушек направлены не параллельно, а под углом 90 градусов друг к другу, значит, снаряд одной из двух пушек улетел неизвестно куда.

 После демобилизации он поступил в Киевский политехнический институт и окончил его в 1956 году по специальности инженер-физик. В том же году по распределению он попал на работу на наше предприятие, в лабораторию автоматизации производства. Сначала он занимался автоматизацией производства, затем возглавил группу по освоению первой ЭВМ предприятия, которую направили на учёбу на завод-изготовитель, Пензенский завод САМ. Мы снимали комнаты для проживания поблизости от завода, он предложил мне поселиться в одной комнате с ним. Как человек военной закалки, он установил жёсткую дисциплину: днём лекции и практика на заводе, вечером – штудирование лекций. Сам он ещё занимался на заочных курсах английского языка, в результате спустя несколько месяцев у него наступило истощение нервной системы, так что он не хотел ни пить, ни есть, и мне приходилось кормить его чуть ли не с ложечки. После окончания учёбы ЭВМ была доставлена на предприятие, он был назначен руководителем группы обслуживания машины, организовал её запуск в эксплуатацию. При всей его серьёзности, он обладал немалым чувством юмора. Однажды наше подразделение праздновало Новый год. Мы с Валей не присутствовали на нём, она была на седьмом месяце беременности. Ночью на улице около нашей комнаты на первом этаже раздался шум, и когда мы проснулись и стали выяснять, что происходит, то обнаружили пропажу торта, выставленного за окном, а взамен его лежал небольшой альбом. Все страницы в нём были заполнены стихотворными шутками с весёлыми шаржами на сотрудников, а на первой странице было помещено тёплое поздравление нам с Валей. Стихотворения были сочинены Борисом с большим остроумием, блеском, они очень порадовали нас, а альбом до сих пор хранится у нас, как реликвия.

 Как участник войны, он получил на предприятии приличную по тем временам комнату. Но проработал он недолго: то ли работа была ему не по духу, то ли его неуживчивость повлияла, он поступил в очную аспирантуру МИФИ и уволился с предприятия. Так закончилась наша совместная с ним трудовая деятельность. Личные взаимоотношения продолжались ещё многие десятки лет.

 Борис имел очень сложный характер, он был разносторонним, талантливым человеком, умным и честным, крайне принципиальным, что часто вредило ему в реальной современной жизни. Его характер и поступки мог из окружающих выдерживать только я один, поэтому он нуждался в общении со мной и в помощи, которую я старался ему оказывать по возможности. Мне тоже было интересно общаться с ним, часто я восхищался им, удивлялся его поступкам, но зачастую и не понимал их мотивов. Переспорить его не было никакой возможности, поэтому приходилось или соглашаться с ним, или молчаливо выслушивать его высказывания. Конечно, я высказывал свои мнения, но, как правило, они нечасто принималось во внимание. Временами мне было искренне жаль его, так как служебные и семейные неудачи преследовали его, он оказывался каким-то незащищённым. К нашей семье, в том числе и к детям он относился с большой теплотой, не забывал во время посылать остроумные красочные открытки с поздравлениями по случаю Нового года, 8 марта, дней рождения, иногда присутствовал на них.

 После его увольнения наши личные встречи стали редкими, мы звонили друг другу, но чаще я получал от него основательные письма с подробным изложением его позиции по жгучим общеполитическим проблемам с вырезками из газет. Он был откровенным сталинистом, как и большинство людей его поколения, однажды он прислал мне свою пафосную стихотворную оду в честь вождя, дома у него было полное собрание его сочинений. Однако я забежал далеко вперёд.

 Он подготовил диссертацию теоретического характера, при этом, как он мне говорил, путём сложных математических преобразований с использованием теории вероятности вывел оригинальную математическую закономерность, впервые устанавливающую связь показателей процессов и параметров надёжности сложных объектов. Он считал полученный результат новым открытием и не публиковал работу, что было нужно сделать до защиты диссертации, так как считал, что это открытие у него могут украсть. Каково же было его разочарование, когда он неожиданно обнаружил, что это открытие за много лет до него сделал знаменитый учёный-математик. Борис был буквально сломлен, и о защите диссертации на данную тему можно было забыть. Конечно, можно было гордиться тем, что его высокий интеллект позволил ему выполнить работу такого уровня, но результат-то оказался нулевым! Он взял другую тему, тоже сложную, но так глубоко закопался в ней, что никак не мог остановиться, отвлекаясь на параллельные ответвления. Я тщетно уговаривал его ограничить рамки темы, побыстрее завершить и оформить работу, но он продолжал свои изыскания, пропустил сроки защиты, а потом потерял интерес к теме.

 Он был каким-то рассеянным. Как-то я встретил его, когда он шёл домой с электрички, которая ходила тогда от станции Панки до Дзержинского. Он пригласил меня к себе на чай, с собой у него был торт. Когда мы собрались пить чай, я спросил, по какому случаю он купил торт. Он сказал, что по случаю покупки нового костюма. Я спросил: «где же он, покажи». Он оглянулся кругом, глаза у него расширились, он вздохнул и тихо произнёс: «я оставил его в электричке в Панках». Он срочно собрался, поехал снова в Панки, там пересел на электричку, ехавшую до конечной станции в надежде, что его костюм могли сдать дежурному. Но, увы, кто-то прибрал его новый костюм. Вскоре после этого он позвонил мне и спросил, есть ли у меня родственники-однофамильцы в Москве. Я ответил, что нет и, в свою очередь спросил его, что случилось. Он сказал, что у него снова произошла неприятность, он где-то оставил свой портфель с диссертацией, стипендией, и, главное, там же был и партийный билет, за что его могут исключить из партии. Ему позвонил человек, попросил срочно с ним встретиться, и Борис подумал, что, может, звонок связан с его пропажей. И действительно, звонивший подобрал портфель на столике кафе и при встрече передал его со всем содержимым ошалевшему от радости Борису, отказавшись от какого-либо вознаграждения.

 Борис в том же году поменял свою комнату на комнату в Москве по улице Инициативной, в районе Кунцево. Он познакомился, а затем женился на женщине лет под 30, сотруднице института Академии наук, кажется, к тому времени она уже имела степень кандидата химических наук. Он познакомил меня с Тамарой, и она понравилась мне приятной, неяркой внешностью, спокойным, рассудительным характером. Вскоре Борис с гордостью сказал мне, что его Тамара в составе группы из 3 сотрудников института сделала открытие, которое запатентовано за рубежом. Он пояснил мне, что в стране регистрируется не более 3 открытий в год, что открытие в сотни раз значимее, чем изобретения. Они ездили в отпуск в какие-то заповедные места, он показывал мне фотографии с видами мест их отдыха. Тем более странным стало его сообщение об их разводе, я только понял, что виноват в этом он из-за своего сложного характера, а инициатором она. Удивительно, что и после развода они иногда проводили отпуск вместе. С ним сложно было ужиться кому-либо, ему удобнее жить одному. В это время Борис обратился ко мне с просьбой дать ему взаймы тысячу рублей, что было тогда немалой суммой, чтобы доплатить за обмен квартиры его матери в Херсоне на квартиру в Москве. Я набрал деньги, частично подзаняв, и таким образом помог ему осуществить этот обмен, но расплатился со мной он не сразу и только после напоминаний. Он переселился с матерью в однокомнатную квартиру в районе метро «Динамо», оставив Тамаре комнату на Инициативной. Мать вскоре умерла.

 Борис устроился на работу в Научный институт шерсти, где занял должность начальника сектора программирования. Имея недюжинные способности, он быстро добился первых успехов. Борис разработал оригинальный комплекс программ по колориметрии, обеспечивающий оптимальный набор красителей и технологий их использования для получения заданных цветов, оттенков, глубины, прочности, светостойкости и других свойств окраски шерстяных тканей. Его приглашали на международные симпозиумы по этой тематике, он делал доклады в Лондоне, Стокгольме. Он мне показывал официальные приглашения на эти симпозиумы, где к нему обращались «Господин доктор», фотографии участников. Показывая одну из них, сказал: «вот это я, а рядом принц Филипп, председатель форума».

 Но эта идиллия закончилась и снова из-за его негибкости, неумения приспосабливаться к реальной жизни. Однажды его приглашает заместитель директора по науке, в присутствии женщины-начальника отдела поздравляет Бориса с принятием его доклада на симпозиум в Праге и сообщает о включении его в состав делегации института под руководством самого заместителя директора и с участием начальника отдела. Видимо предполагалось, что они же будут и соавторами докладчика. Борис сразу возмутился: «а с какой стати Вы и начальник отдела поедете? Ведь я один разрабатывал программу!» Заместитель директора оторопел от такой наглости: «потому, что работа выставляется не от Вас лично, а от имени института!». Тогда Борис сделал уступку: «ну пусть Вы поедете, а она-то зачем, она же не разбирается в программе!» Насколько я понял, в результате не поехал никто, положение Бориса в институте сильно пошатнулось. Однако, побоявшись его непредсказуемости, и учитывая его статус ветерана войны, его не смогли уволить и предложили перевести с должности начальника сектора, как не имеющего степени, в старшие научные сотрудники, даже с повышенным окладом. Как я ни уговаривал его согласиться с переводом, он отказался, хлопнул дверью и уволился в связи с уходом на пенсию, на что они и рассчитывали.

 Он был очень грамотным человеком, сочинял неплохие стихи. Длительное время он состоял в переписке со знаменитой в своё время журналистской Татьяной Тэсс, его статью в защиту Эльдара Рязанова опубликовали в журнале «Кино», за что ему выразил благодарность сам Рязанов. Его письма ко мне отличаются чёткой логикой, афористичностью. Я их храню до сих пор. Он не страдал от отсутствия внимания женщин. При посещении его квартиры я не раз заставал у него то одну, то другую женщину, это продолжалось вплоть до преклонного возраста. Был ли тут меркантильный интерес в виде квартиры в центре Москвы, или интерес, как к мужчине, не знаю, возможно, на разных этапах его жизни могли быть разные мотивы. Однажды он рассказал мне, что он женился снова, прописал новую жену, врача по специальности, но, почувствовав её интерес именно к квартире, затеял бракоразводный процесс, ему удалось выписать её из квартиры и на том успокоиться.

 Однажды мне пришлось выручать его из отделения милиции. Мы вместе возвращались на метро с одного из юбилеев, доехали до станции пересадки и продолжили поездку уже по отдельности. Утром мне звонят из московского отделения милиции, спрашивают, знаком ли мне Борис К. После моего утвердительного ответа милиционер попросил меня подъехать к ним. Меня принял начальник отделения и говорит: «выручайте, мы не знаем, что с ним делать. Его забрали в метро, он был нетрезв и вполголоса напевал песни. В отделении его поместили за решётку, где он всю ночь громко читал стихи, в основном Маяковского, и распевал военные, патриотические и революционные песни. Милиционеров называл фашистами за хамское отношение к участнику войны и отказывается выходить из камеры, требуя прокурора». Ошеломлённые милиционеры впервые в жизни наблюдали такой феномен. Я подтвердил, что он действительно участник войны. Начальник спросил, что же теперь делать. Я увиделся с Борисом, выяснил, что никаких мер физического воздействия к нему не применялись. Тогда разъяснил ему, что попытка наказать милицию может выйти ему боком, потому что в это время в стране проводилась антиалкогольная кампания, о его задержании могут сообщить на работу. Затем я предложил начальнику отделения компромисс: я забираю Бориса без предъявления претензий милиции, они обещают не сообщать на его работу о факте задержания. Так мы и порешили.

 После увольнения он несколько раз обращался ко мне с просьбой помочь ему устроиться на работу. Однажды я по его просьбе договорился о приёме на работу в институт питания, условия были выгодные: зарплата, питание, лечение. Когда нужно было ударить по рукам, он пошёл на попятную. В другой раз я свёл его с нашей программисткой Ириной Ченцовой для оказания ему помощи по программированию, чтобы он мог оформиться на работу программистом поблизости от дома. Консультации он получил в полном объёме, но на работу так и не пошёл. Я рассердился и попросил его не загружать меня пустыми хлопотами.

 Как участник войны, Борис получал неплохую пенсию, ему полагались разные льготы. Одной из льгот он лишился также по своей бескомпромиссности. Ему полагался бесплатный телефон, и он у него был. В связи с законом о монетизации льгот он должен был ежемесячно теперь платить за телефон, а служба соц.защиты оплачивала бы эти затраты. Его это не устраивало, телефон отключили, для его восстановления требовалось заплатить задолженность, которую соц.защита обещала возместить. Я связался с руководством Московской телефонной сети и службой соц.защиты округа об условиях восстановления телефона. Борис, несмотря на мои уговоры, снова с этим не согласился, этим дело и закончилось. Префектура подарила ему холодильник, предложила бесплатно сделать ремонт квартиры, но и тут он показал свой нрав, согласившись на ремонт трёх стен комнаты из четырёх, ему не захотелось освобождать эту стену от книжного шкафа. Он пользовался бесплатными обедами для участников войны, бесплатными просмотрами фильмов, путёвками в санатории.

 С наступлением старости у него стали нарастать мнительность, страхи преследования, опасность за свою жизнь. Посылая мне письма, он особым образом зашифровывал их и того же требовал от меня, что я, конечно не делал. Как-то предложил написать завещание на квартиру на мою дочь Наташу, впрочем, потребовав за это очень крупную сумму. Я отказался и сказал ему: «а почему ты не оформишь завещание на твоих племянников, к которым ты ездишь в гости?» Он ответил, что вообще боится приватизировать квартиру, его могут, как и многих других одиноких пенсионеров, из-за этой квартиры устранить. Тогда я предложил ему сразу после приватизации оформить дарственную на племянников с гарантией его проживания в ней до конца жизни. Я также настоятельно не советовал ему прописывать кого-либо в квартиру и не вступать более в брак, так как в этом случае для него и могла возникнуть реальная угроза. Как он поступил, я не интересовался, считая это сугубо личным его делом. Постепенно он практически перестал следить за своим внешним видом, перестал бриться, обретая образ старца.

 Его 80-летие мы отмечали вдвоём. Когда я приехал к нему, я поразился хаосу, который царил в его квартире, хотя и раньше его жилище напоминало не квартиру, а склад совершенно ненужных вещей и предметов. Ещё раньше я предлагал свою помощь, чтобы на моём автомобиле в несколько приёмов вывезти всю его рухлядь, чтобы освободить жизненное пространство и легче было дышать и комфортнее жить. Он наотрез отказался. На этот раз картина была ещё хуже. Балкон был заполнен стеклянными бутылками, выйти на него было нельзя, один из углов квартиры был завален пластиковыми бутылями, шкафы, и стол посредине заполнены бумагами и книгами. Коридор был заставлен старыми шкафами, так что пройти в квартиру можно было только боком. Кухня была заполнена какими-то ящиками. Ванна, раковины на кухне, проржавевшие и давно не чищенные, текущие краны дополняли неприглядный вид квартиры. Окна, не открывавшиеся в течение нескольких лет, застойный воздух, пол, немытый годами, верёвка с липучкой и множеством дохлых мух создавали смрадную атмосферу, так что через пару часов мне стало просто дурно, я отпросился домой и только ну улице смог вздохнуть полной грудью. Это было жилище опустившегося человека.

 И я подумал: «почему так случилось? Почему определённо талантливый человек с оригинальным мышлением, подававший такие надежды, в жизни не достиг ничего путного и, в конце концов, довёл себя до такого состояния?». И ответил самому себе: «а потому, что он жил в основном для себя, он не хотел брать на себя ответственность за женщин, которые могли бы обогатить и скрасить его жизнь, поэтому жизнь ему и отплатила одиночеством».

 С тех пор я не встречался с ним, общаясь только по мобильнику. Но и здесь он поставил заграждения в целях конспирации: звонить можно было только в определённый день и заранее оговоренные часы. За нарушение этого порядка он мне делал замечания. Затем и в это время не удавалось установить с ним связь. Я планирую всё-таки, если позволит здоровье, при наступлении тёплой погоды посетить его квартиру и прояснить его судьбу.

 Постскриптум: позже от его родственников из Украины я узнал о его трагической кончине. И очень жаль, что мне, самому близкому его другу по жизни в течение более 50 лет, не удалось проводить его в последний путь. После кончины Борис был кремирован и похоронен на его родине рядом со своим родным братом.