1717. Приезд царя во Францию - 13

В воскресенье 20 июня царь отбыл и ночевал в Ливри, а оттуда поехал прямиком в Спа, где его ожидала царица; он не пожелал, чтобы его кто-нибудь провожал даже при выезде из Парижа. Его крайне поразила роскошь, которую он видел; ему очень по сердцу пришлись и король и Франция, и он с горечью сказал, что предвидит, что роскошь вскоре погубит Францию. Уезжал он, восхищенный оказанным ему приемом, всем, что увидел, свободой, какую ему предоставили, и с великим желанием установить тесный союз с королем, роковой преградой которому стали интересы Дюбуа и Англии,[1] о чем и тогда был, да и сейчас еще есть повод горько сожалеть.

Я еще не заканчиваю рассказ о сем всеобъемлющем и поистине великом царе; своеобычность и разнородность присущих ему талантов и благородных помыслов делают его государем, достойным высочайшего восхищения даже самых отдаленных потомков, невзирая на многие пороки, причиной которых являются варварское его происхождение, варварство его родины и полученного воспитания. Таково единодушное мнение, сложившееся о нем во Франции, которая взирала на него, как на чудо, и была очарована им.

Я достоверно знаю, что в один из первых дней царь встречался с герцогом Орлеанским и что, кроме того официального визита в Пале-Рояль, был еще один; герцог Орлеанский приехал за царем и увез его в своей карете; их беседа проходила в одном из кабинетов, третьим при ней присутствовал князь Куракин, и продолжалась она довольно долго. Не помню только, в какой день это было. Царь остался очень доволен маршалом де Тессе и слугами. Маршал был поставлен главой всех должностных лиц дворцового ведомства, которые служили царю. Многие значительные особы рвались быть представленными гостю. Но много было и таких, кто вовсе не стремился к этому. Не была ему представлена ни одна дама; принцы же крови даже не сделали ему визитов; он никак не проявил своего к ним отношения, разве что своим поведением, когда видел их у короля. Ему очень понравилась Франция, и он сказал, что со скорбью предвидит, как чрезмерная роскошь вскоре погубит ее. Его войска стояли в Польше и Мекленбурге, и эти последние крайне тревожили английского короля, который прибегнул к посредничеству императора и использовал все возможные средства, чтобы вынудить царя вывести их оттуда. Он настоятельно просил герцога Орлеанского постараться добиться от царя, когда тот будет во Франции, обещания об их выводе. Герцог Орлеанский пытался это сделать, но безуспешно. При всем том царь выразил горячее желание установить тесный союз с Францией. Ничто так не отвечало нашим торговым интересам, нашему влиянию на Севере, в Германии и в целой Европе. Царь Петр торговлей держал Англию за горло, а короля Георга — страхом за его германские владения. Голландию он весьма уважал, к императору же относился крайне сдержанно. Невозможно отрицать, что он играл огромную роль и в Азии, и в Европе, так что Франция весьма выиграла бы от тесного союза с ним. Он не любил императора, хотел постепенно вырвать нас из нашей зависимости от Англии; это ведь Англия вынудила нас проявить прямо-таки неприличную глухоту к его предложениям, и она длилась еще долго после его отъезда. Вотще говорил я на эту тему с регентом и приводил ему доводы, всю убедительность которых он прекрасно чувствовал, но ответить мне ничего не мог. В ту пору чары аббата Дюбуа, подкрепляемые к тому же д'Эффиа, де Канийаком и герцогом де Ноайлем, еще слишком тяготели над ним. Дюбуа мечтал о кардинальской шапке, но пока не смел признаться в этом герцогу Орлеанскому. Англия, на которую он возлагал все свои честолюбивые упования, помогла ему в его стремлении стать кем-то, использовав в качестве приманки его давнее знакомство со Стэнепом. Потому-то Дюбуа добился, чтобы его послали в Голландию встретиться со Стэнепом, когда тот будет там проездом, а потом в Ганновер; в конце концов он заключил небезызвестные договоры и сделался благодаря этому государственным советником, а затем пробился в совет по иностранным делам. Впоследствии он повернул его в пользу Англии. Англичане, видевшие его тщеславие и влияние, услуживали ему и улещивали его, как только можно, дабы иметь и от него пользу для себя. Целью его было воспользоваться большим влиянием, какое имел английский король на императора благодаря их близким и личным взаимоотношениям, чтобы стать кардиналом с помощью императора, который был всесилен в Риме и держал папу в страхе. Из-за этой блистательной перспективы мы оказались связаны с Англией чуть ли не на положении раба, так что регент не мог и шагу сделать без ее позволения, а уж Георг был далек от того, чтобы согласиться на наш союз с Россией как по причине взаимной неприязни и противоположности интересов с Петром, так и из-за нежелания повредить императору; эти две подоплеки, столь весомые для аббата Дюбуа, привели к тому, что царю в конце концов надоело наше равнодушие к его предложениям, дошедшее до такой степени, что мы не направили к нему королевским посланником ни Вертона, ни кого-либо другого. Потом пришлось долго раскаиваться, что мы поддались гибельным чарам Англии и так по-дурацки презрели Россию. Но беды, причиненные этой необдуманной связью, не закончились, и глаза у нас открылись только после того, как мы вполне осознали, что окончательно разорены, к чему приложили руку министерства его высочества герцога и наследовавшего ему кардинала Флери, в равной степени прельщенных Англией, первый — по причине огромных денег, которые по примеру кардинала Дюбуа он позволял вымогать у себя любовнице, второй — из-за бессмысленного пристрастия к ней.