Два года в Катково

Рассказ 6. Два года в Катково

Рассказ Александры Леонидовны Мешковой. Продолжение.

Не знаю, сколько времени я шла... Наконец,  дошла. У ворот стоит девочка с ребёнком на руках.

Говорю: «Ваша фамилия Кальнишевские?» - «Да». - «Мне можно к вам зайти?» - «Заходите».

В деревне ведь это - просто. Вышла хозяйка. Я ей объяснила, кто я и что я. Поставила чемоданы и дальше - ни шагу.

Когда она мне дерюжку постелила? Сколько я проспала на этой дерюжке?

Проснулась утром. Она ушла на колхозные работы, дома одни ребятишки. Хорошие дети такие. Двое потом у меня учились…

Пошла искать сельсовет. А улица длинная – предлинная. Одну улицу прошла… Гляжу, старушка вышла из ворот.

Я говорю: «Мне нужен сельсовет». - «Вижу, приезжая ты, не буду переходить  тебе дорогу, а сельсовет вон там».

Пришла в сельсовет. И как раз сидит там директор школы: «Не могу ничего  вам сказать, куда поселиться, я здесь новый человек».

Он, оказывается, сам только приехал.

И заходят две девушки. Босиком, лихие, здоровые. «А вот учительницы наши, местные. Надо устроить её на жильё. А куда?» - «К Трудаевым! Недалеко от сельсовета дом, на переулке стоит. У них всегда чистО, хорошо. К ним иди».

 И повели меня к Трудаевым. Встретила меня Наталья Николаевна. «Ну, чё ж, нАте-не знАт (она всегда говорила так), придётся брать». Принесли мои чемоданы, и вот я поселилась у Николаевны.

 У неё была дочь Нина, 1933-года рождения (училась у меня в пятом классе), и сын Александр, с 1919-ого года. Он работал на станции Чик, а это восемнадцать километров от Катково. МТС там была, машинно-тракторная станция. Домой редко приходил.

Один раз (вскоре, как я приехала), он пригласил меня на «точок». Пришли.

Местные девчонки говорят мне: «А ты чего с ним пришла? Ведь сейчас он к своей Марусе побежит».

И точно, стою я одна, а уже темно, куда идти - не знаю. Тут подошли местные парни и успокоили: «Мы сейчас к себе домой пойдём и тебя до твоего переулка проводим».

Вот только один раз и ходила на этот «точок». Потом учебный год начался, больше не ходила, я же учительница была.

Первые полгода или год мне проще было, меня хозяйка кормила. Я платила ей, не помню сколько.

Потом цены стали расти, она сказала, что кормить меня выгоды никакой, я стала кормиться сама.

 Мне давали муки четыре килограмма на месяц, и с этой мукой надо было печь картофельные драники, на них только и хватало эти четыре килограмма.  Давали ещё в сельпо два куска мыла и сколько-то соли.

Вот в первый год войны я купила ведро картошки за 400 рублей.

На следующий год мне председатель выделил брошенный участок земли, за школой.

Я копала огород хозяйке и ещё какой-то её родственнице, и они дали мне три ведра семенной картошки, и я её посадила.

И накопала 10 мешков! Картошка была отменная! И варили, и драники делали.

В первый год мне давали пол-литра молока в день. На второй год секретарь райкома приехал, запретил разбазаривать молоко…

«А у Николаевны корова была?» - «Две даже было». – «Наверное, ты у неё покупала молоко или она так тебе давала?» - «Я не помню теперь…»

А за квартиру сельсовет давал десять рублей в месяц. Мне кажется, первый год платили, а потом не знаю.

 Может, она меня бесплатно держала… Я ничего не соображала, я совершенно была непрактичным человеком…

Вот за два года я купила в колхозе три килограмма мяса. Бригадир пришел и спрашивает: «Учительша дома? Кобыла сломала ногу, молодая. Её закололи. Вот, хошь мяса? Тридцать пять рублей килограмм».

Принёс мне. Николаевна говорит: «Вари в своей чугунке». Благо, своя чугунка была. Николаевна сама не ела:  конина - она же Богом в пищу не благословлённая.  Вот она сварила, и я поела суп с мясом. 

Ой, а в колхозе как было тяжело! Учебный год начинался  не с 1 сентября, а с 1 октября. Мы, учителя, на ферме солому, сено сбрасывали.

 А в поле, на огородах  с учениками  колоски собирали, пололи, свёклу рвали.

 Одно лето лён рвали. Никогда раньше не видела, как лён растёт. Это был посев ещё мирного времени.

В войну лён не сеяли, а нажимали на хлеб, на картошку. Сдавай, сдавай, сдавай! До последнего сдавай!

А похоронки шли, а парней везли…  Помню, один раз большой набор был в 1942-ом, и забрали самых сильных парней 1923-его, 1924-ого, 1925-ого года рождения. Человек восемь из села. Как сейчас вижу: парни эти посреди улицы одной шеренгой идут.

 А один был - Ваня Сливкин - в розовой рубахе и в валенках, в середине этой самой шеренги шёл.

(Я почему  знаю его: у меня училась девочка, его сестрёнка, Сливкина Таня, и я к ним домой ходила, проверяла, в каких условиях ученики живут).

 Как сейчас вижу: июль, жарища, а он - в валенках.  А за ними - девчата и гармонисты. И всю дорогу, до поскотины, музыка играла, девчата пели.

А лошади с подводами сзади шли. Из деревни вышли, все назад вернулись, а их дальше повезли, в Коченёво.

 И не пришёл никто. Вот из того набора, где Ваня был, не пришёл никто.

- А их с гармошкой на фронт провожали?

- Почему? С гулянки - «точок» назывался. Собиралась молодёжь там, потом пошли домой с гармонью, вот меня до ворот и проводили.

- А ты говорила: восемь человек  построили в одну шеренгу. Они же на фронт шли!

- Не знаю, я уже забыла. Знаю, что большой призыв был, а для деревни восемь человек много.

О-ох! Трудно мне было, но всё же не на фронте. Сколько людей забирали, мало кто вернулся.

Мне жалко их было всех.

Из «Новосибирской Книги Памяти»:

Трудаев Александр Ильич, рядовой. Род. в 1919 в д. Катково  Коченевского  р-на Новосибирской обл. Призван Коченевским РВК  16 ноября 1941. 226 отп. Пропал без вести 18 апреля 1945.

Есть в «Книге»  и запись на Сливкина Ивана. Только год его рождения не соответствует маминым воспоминаниям:

Сливкин Иван Прокофьевич. Род. в 1908 в с. Каткове Коченевского р-на Новосибирской обл. Призван Коченевским РВК 28 июля 1942. 199 азсп 31 А. Пропал без вести в октябре 1944.