Откровенный разговор

 39. Откровенный разговор

Дмитрий Андреевич Хомутов, заместитель начальника отдела военно-морской подготовки и по совместительству страстный маринист, долго охотился за естественным, самой природой созданным подводным пейзажем. Метрах в двадцати от берега на небольшой глубине он высмотрел, наконец, живописный кусочек песчаного дна с причудливым вулканическим камнем, увитым рыжими игольчатыми водорослями. Именно эта нехитрая композиция привлекла его внимание потому, что изнутри она как бы подсвечивалась мягким мерцающим светом. Виной тому были широко распахнутые створки покинувшей свое убежище огромной мидии - остатки солнечных лучей, пробившиеся сквозь толщу воды, многократно преломившись, обращались в нежное холодное сияние, схожее со светом далекой звезды.

Зачарованный подводной красотой, Дмитрий Андреевич решил непременно перенести ее на холст, сделав предварительно несколько карандашных набросков. С работой надо было торопиться, потому что самая незначительная зыбь, едва заметная на поверхности, могла существенно изменить игру света на морском дне.

Теплое, прозрачное сентябрьское утро предвещало по-летнему жаркий день, но в столь ранний час и вода, и воздух еще сладко дремали, призывая все сущее к тишине и несуетному, мудрому размышлению.

Работа спорилась. На желто-зеленом фоне вскоре появился серый пористый камень, за ним перламутровые створки мидии и жесткие, как колючая проволока, косматые водоросли. Но еще не доставало объема, глубины, каких-то устойчивых примет подводной жизни. Более тщательная проработка деталей лишь усугубила впечатление статичности.

Легкий ветерок, чуть зарябивший зеркальную гладь, подсказал решение: незначительные размывы контуров и едва различимые, но очень характерные змеевидные тени, бегущие по песчаному дну, оживили изображение, придали ему выразительность и наполнили терпким ароматом южного моря.

Удовлетворенный работой, Хомутов выбрал якорь - увесистый кусок базальта - и насвистывая бодрую мелодию, направил шлюпку к берегу.

Алешка и Лёва Полухин, дневалившие по станции и еще в утреннюю рань помогавшие спустить на воду тяжелую посудину, с беспокойством поглядывали на часы - к подъему офицеру надлежало быть в экипаже. Встретив лодку на подходе, дружно выволокли ее на берег.

- Спасибо, братцы! Сколько однако у вас силы молодецкой! Поглядите-ка что я сотворил! Ну, как это вам? - раскрыв фанерный этюдник, извлек небольшое полотнишко,- Какая дивная игра света и цвета! Удалась картинка, ей-ей удалась! Типично южный колорит! У нас, на Балтике, такого не увидишь. Там, правда, своя у природы прелесть, но посдержанней, поспокойнее. Как, впрочем и у людей... Поэтому, наверное, северянам на юге, как и южанам на севере приживаться очень не просто... Так как, нравится?

- Здорово! - коротко, но искренне резюмировали нестрогие критики.

- А что, если под камень еще и кочегара подсадить? - робко предложил Лёва.

Хомутов неожиданно рассмеялся.

- С этим искушением я и сам боролся. В камне, как видите, множество глубоких и, пожалуй, сквозных отверстий. Почти в каждом из них, вы мне поверьте, сидит прожорливый хищник, совершенно неразличимый на темном фоне. Очень точно этих бычков кочегарами обозвали.

Это же место почему-то облюбовали и рачки, они во множестве скопились на водорослях, беспрерывно и вполне беспечно скачут по тому же камню, не чувствуя, видимо, грозящей им опасности. И притаившимся бычкам ничего другого уже не остается, как только широко открывать рот! А не устроить ли нам маленькую охоту на этих зарвавшихся разбойников? Снасти, должно быть, на станции есть, а наживку - тех же рачков - мы мгновенно наловим. Погода чудесная, времени навалом - вы на службе, прямо скажем, не очень пыльной, а я в отгуле после суточного дежурства. Договорились? Добровольцы есть? Брать будем только у берега, далеко не пойдем.

- Левушка, позволишь? Обоим сразу отлучаться нельзя, потом поменяемся.

Бычок шел отлично. Оставляли только крупных, не меньше ладошки, мелочь возвращали на догул. Забавляла простота, даже примитивность лова: привязанная к пальцу самая обыкновенная, но крепкая нитка со свинцовой дробинкой и большим ржавым крючком. Спокойная и прозрачная вода позволяла не только отслеживать весь рыболовный процесс, но и эффективно его корректировать, поднося наживку прямо к пасти прожорливого ленивца.

- Дмитрий Андреевич, а почему южане трудно приживаются на севере, из-за климата, что ли?

- Видите ли,- Хомутов как истый питерский интеллигент всегда и ко всем обращался только на «Вы»,- если быть точным, то я сказал, что как южане на севере, так и северяне на юге чувствуют себя не всегда комфортно. Причина тому не столько в климатических различиях, сколько в моральной атмосфере, складывающейся в обособленных, изолированных от внешнего мира военных коллективах. Вы ведь, например, не станете оспаривать, что Ваш дружок, с которым Вы уже четвертый год хлебаете, образно говоря, из одного котелка, всегда будет Вам ближе, чем любой, самый безупречный пришелец? Верно?

- Разве война не доказала равенства и сплоченности всех наших народов вне зависимости от места рождения или проживания?

- Война внесла свои поправки, и немалые. Но ведь и войну делают люди - одни командуют, другие исполняют, а оценивают их действия уже третьи.

- Во всяком случае, я знаю, что наши выпускники храбро сражались и на Черном море, и на Севере, и на Балтике. Большинство не вернулось...

- Война была чрезвычайно жестокой. По правде говоря, не все мы оказались достаточно к ней подготовленными. Да и могло ли быть иначе? Вот и сейчас мы выпускаем специалистов ведь не для военного флота, это ваш выпуск в силу особых международных условий оказался как бы полувоенным, а последующие будут вновь полностью гражданскими. Но случись какая-нибудь заварушка, мы все снова окажемся в едином строю, не так ли? А военные знания у нас очень разные. Так случилось и с довоенными выпускниками. Смелости, мужества им было не занимать: возьмите, к примеру, северные караваны, где в среднем лишь одно судно из трех, вышедших из Англии, добиралось до Мурманска или Архангельска. А сколько наших транспортов не дошло из американских портов до Камчатки или Владивостока?

Многие моряки быстро и вполне успешно овладели военными специальностями, вплоть до подводников. Среди них были асы, отличные ребята! Но часто отношение к ним было, прямо скажем, не самое уважительное... Есть у меня тут один приятель, Евгений Кондратьевич... Случайно встретились... он кое-что рассказал..

- Соломатин? Боцман с «Сусанина»? Я с ним тоже знаком, он у нас палубной практикой руководил. И еще раньше мы с ним встречались, говорили..

- Говорили? О чем же?

Хомутов подсек очередного кочегара, неторопливо снял его с крючка, бросил к остальным на дно лодки. Повернулся к Алешке.

- Так что он Вам поведал? Впрочем, если вы касались чисто личных вопросов, то на ответе я не настаиваю.

- Да что Вы! Первый раз он сам ко мне обратился, когда ночью я возвращался из увольнения, закурить попросил.

Алешка подробно рассказал о давней, но все еще памятной ночной встрече.

- В другой раз совсем случайно встретил его на «Сусанине», но он меня так и не вспомнил... или просто не захотел со мной разговаривать,

О случайно подслушанном разговоре боцмана с капитаном Алешка умолчал.

- Он сам, первый рассказал, что окончил нашу мореходку, воевал, орденов у него не сосчитать, а сейчас и вспоминать об этом не хочет. Даже о погибших друзьях... Странно все это... Может быть из скромности? Тогда почему Кузьмич на общем сборе долго перечислял всех известных моряков, а о своих собственных выпускниках даже не вспомнил? Не знает он их, что ли?

- Знает, Алеша, знает. Горячиться только не надо. Все в жизни не так просто, как кажется. И у Соломатина есть серьезные причины не очень хвастаться подвигами... Буду с Вами откровенен в надежде на то, что даже с самыми сокровенными друзьями Вы делиться не станете. Идет? Пожалуй, и мы с Вами к этой теме больше не возвратимся.

Все дело в том, что у Евгения Кондратьевича, как он сам Вам говорил, немало друзей-одесситов, с которыми он учился в морском техникуме, но самым близким из них был и, видимо, остается Саша Маринеско. Его полное имя Александр Иванович. С ним лично я никогда знаком не был, но как офицер оперативного отдела штаба Балтфлота, знал по бумагам почти всех командиров кораблей, тем более таких выдающихся, как Маринеско. Подводники - это элита, отношение к ним всегда особое. Что касается Александра Ивановича, то мнение о нем неоднозначное. Поначалу он ничем среди других не выделялся, за отдельными успехами следовали промахи, неудачи. Как и у всех. Но в роли командира он освоился побыстрее других, проявлял находчивость, временами дерзость. Главной его заботой всегда оставалась безопасность людей, экипажа. Они платили ему за это взаимным уважением, даже любовью..

Скоро пришел первый крупный успех, за ним второй, на него обратили внимание, стали усложнять боевые задачи, с которыми он справлялся как-то естественно, буднично, без показного героизма. Каждый потопленный транспорт повышал авторитет командира, он награждался очередным орденом. А вот это кое-кого стало раздражать, особенно из штабистов.

К тому же Маринеско не был кадровым военным и отношения с подчиненными часто строил на личной, товарищеской основе. Это тоже не оставалось без внимания. Был вспыльчив, иногда несдержан, но никогда не подобострастен. А начальство иногда любит угодников...

В самом конце войны он совершил выдающийся, из ряда вон выходящий подвиг - прямо в акватории Данцигской бухты в упор торпедировал большой немецкий транспорт «Вильгельм Густлов», на котором убегали то ли в Африку, то ли еще дальше несколько тысяч кадровых офицеров вермахта и среди них - несколько десятков полностью укомплектованных экипажей подводных лодок, накопивших бесценный опыт широкомасштабной подводной войны. Это был, безусловно, золотой фонд нацистского флота. Сам Гитлер оказал ему за это особую честь, назвав своим личным врагом Маринеско в долгу не остался, поблагодарил фюрера - потопил еще один, на этот раз последний свой транспорт… Впрочем, нет, не транспорт, а крупный боевой корабль. Если память не изменяет, крейсер «Генерал Штольц»… Это был божьей милостью под¬водник!...

 После войны их дивизион базировался на Ханко, это в Финляндии, там есть наша база. Вот, пожалуй, все, что я о нем знал.

Хомутов замолчал, стал сматывать снасти. Рыбалка закончилась.

- Почему же никто о нем не вспоминает, он же герой! А Соломатин от него вообще отрекается...

Хомутов помедлил, собираясь с мыслями.

- Видите ли, мои наблюдения оказались не совсем точными. В разной обстановке один и тот же человек проявляет себя подчас весьма неодинаково, вот и тут... Недавно, Вы знаете, прибыл к нам новый заместитель начальника училища генерал Крылов. Тоже из Ленинграда. Как начальник тыла флота, он хорошо знает все командование и в штабе, и в политуправлении. Недавно там рассматривали дело Маринеско. Его исключили из партии и передали в трибунал. За связь с империалистическими разведками и неразборчивость в быту… Говорят, он там сошелся с какой-то подозрительной финкой и не дал своему поведению принципиальной, партийной оценки... Вот так-то, брат...

Полагаю, Ваше любопытство удовлетворено с лихвой и очень надеюсь, что Вы умеете держать слово... Идемте к берегу.

Дмитрий Андреевич молча оделся, взял свои художественные принадлежности и, не простившись, побрел домой. Улов остался в лодке.