Между тем наступил месяц май; в мае же или июне, если мне не изменяет память, я должен был с'ездить на границу, в Волочиск, по книжному делу; поэтому я решил отправиться в Киев; Стефанович ушел из Корсуни раньше моего по какому-то специальному делу, так что в нанятой нами избе должен был остаться Вася один, пока я, покончив с книжным делом и доставши нужные деньги на устройство притона, не ворочусь обратно в Корсунь. С такими планами я вышел из Корсуни.
Верстах в десяти от местечка, по дороге к Киеву, должно быть, и теперь еще стоят корчмы, носящие название Ситниковских, невдалеке от которых виднеется и самое селение Ситниковцы. Помню, идя в Киев, я остановился в одной из этих корчем (их там стояло две или три вместе). Войдя в просторную избу с обыкновенной корчемной обстановкой, т. е. прилавком, за которым подавалась водка, большим столом и длинными скамьями, тянущимися вдоль стен, я увидел там десятка два мужчин и баб, валявшихся в разных положениях на полу, среди разбросанных мешков и всевозможной одежды. То были богомольцы, направлявшиеся в Киев ко "святым местам", остановившиеся в корчме на отдых. За столом же сидело несколько человек крестьян, видимо, местных, так как они держались без стеснения и необыкновенно громко разговаривали между собою и друг друга подчивали поочередно водкой из одной рюмки, которую то-и-дело доливали из бутылки, стоявшей на столе. Я уселся за другим концом стола и принялся завтракать.
Накричавшись до хрипоты, крестьяне разошлись. Остался только один из них, с которым у меня скоро завязалась беседа. После обыкновенных расспросов, что я за человек, откуда, чем занимаюсь и проч., мужик разговорился. Я воспользовался его болтливым настроением и свел разговор на интересовавшую меня тему.
-- А расскажите мне, чоловиче добрый, -- начал я. -- о корсуньском бунте. Я много о нем слышал, да не знаю, правду ли мне говорили или, может, брехали?
-- А что же вам рассказывали? -- спросил меня мужик.
Я передал ему вкратце то, что слыхал.
-- Правду рассказывали,-- заметил он.-- Правду... Бунтовали... И москали стреляли... И двадцать человек убили... Все правда, все! Только когда уж на то пошло, так скажу вам, что говорили вам правду, да только не всю. Дело это я знаю добре. Я здешний, ситниковский. а отсюда-то бунт и начался... Да, отсюда, с этой самой корчмы, где мы с вами сидим. Вот как это было. Весною, как теперь, шли богомольцы. Между теми богомольцами был один дьяк; он шел откуда-то из Херсонщины в Киев, к святым пещерам. Шли богомольцы и остановились на отдых в этой корчме, а в корчме сидели наши люди. Вот и рассказывает этот дьяк громко: так и так, люди добрые, есть царский манифест про волю, про казачину... Рассказывает, что тот манифест или грамота царская разослана по всем попам, всем селам и что он -- тот дьяк -- сам читал эту грамоту у своего попа где-то в Херсонщине. Рассказал это дьяк, потом отдохнул в корчме и пошел дальше вместе с другими богомольцами. А люди с того времени и забунтовали. Бунтовали, бунтовали, аж покуда их не постреляли на смерть.
Заметив, что мой рассказчик сам верил тому, что манифест подобный был тогда издан царем, я сказал:
-- Не понимаю, как солдаты могли стрелять людей. Над солдатами командует царь; если сам царь написал манифест, то как же солдаты пошли против его воли?
-- Всему виноваты паны. Это они так сделали, -- ответил мой собеседник.
-- Как же паны могли распоряжаться солдатами? Царь же главный командир?
-- Известно, царь главный... Только сами знаете: до бога высоко, а до царя далеко. Полковник все сделал. А кто же такой полковник. Разве не пан? Ну, да я вам вот что скажу, -- добавил крестьянин, понизив голос. -- Вы думаете, солдаты стреляли?.. Положим, они стреляли, это верно, но без пуль. А в это же самое время из окон княжеского палаца стреляли официалисты (управляющие, экономы, конторщики и проч.). Вот это же они и побили народ, а не солдаты. Все люди видели, как официалисты стреляли тогда из окон.
Почти до городка Ржищева сохранились более или менее свежие воспоминания о корсуньском восстании. Весьма интересные сведения сообщил мне один мужик из селения Македоны. Он рассказывал, что в то время бунтовались все окрестные села около местечка Корсуня, Таганчи, Межиричья. Особенно, по его словам, хорошо поставлено было дело в Межиричье. Там в то время, рассказывал он, был какой-то отставной солдат, который обучал людей военному строю, муштровал их.
У людей были даже запасены пики на случай войны с панами. "Но, -- продолжал рассказчик, -- как услышали люди, что случилось в Корсуни (т. е. о том, что там уже разбиты бунтовщики), то и разошлись тихонько. Так паны о них ничего и не узнали, а по другим местам всех забрали".
-- Как же забрали по другим местам? -- спросил я,
-- А видите, наехала комиссия для следствия и разослала бумагу такую, чтобы от всякого села пришло к ней по несколько человек. "Пусть только приходят самые разумные, -- писала комиссия, -- чтобы можно было толком узнать, чего люди хотят". А по селам взяли да и послали самых разумных своих людей; А комиссия тогда всех тех людей -- в тюрьму. То так и пропали все. Ни слуху, ни духу. И где они теперь -- один господь знает. А из Межиричья никого в комиссию не послали, то только же там, в одном Межиричье, и остались целы.
Свободное копирование
