Польский кризис - 1

Польский кризис

Интервал всего в один месяц с момента увольнения Аллена и назначения судьи Уильяма Кларка в качестве его преемника в декабре 1981 года был периодом, более всего наполненным событиями за время, которое я провел в Вашингтоне. Междуцарствие, воцарившееся в Совете по национальной безопасности, совпало с разразившимся в Польше кризисом, что давало мне уникальную возможность влиять на ход событий.

С самого начала президентства Рейгана в Польше нарастал конфликт между коммунистической диктатурой и «Солидарностью», формально профсоюзом, но фактически представлявшим буквально весь народ антикоммунистическим политическим движением. Когда Рейган прибыл в Белый дом, казалось почти неизбежным, что Москва вскоре пошлет войска Варшавского пакта в Польшу, как это было сделано в Чехословакии в 1968 году. В феврале и марте 1981 года молодой полковник из Агентства военной разведки Пентагона часто приносил мне фотографии со спутников, которые показывали концентрацию войск Варшавского пакта, а также другие признаки приготовления к вторжению. Особенно нас тревожили приготовления к большим военным маневрам Варшавского пакта на польской территории под кодовым названием «Союз-81», которые должны были состояться в середине марта и которые легко могли перерасти в наступательные операции. Я колебался между двумя сценариями событий. Я никак не мог решить, состоится ли полномасштабное военное вторжение или же будут применены внутренние меры подавления. В середине февраля я писал Аллену: «Если с точки зрения Москвы положение в Польше будет продолжать ухудшаться, наиболее вероятной реакцией будет объявление чрезвычайного положения». 18 марта я снова высказал мнение, что вторжение Варшавского пакта не намечалось. Однако в начале апреля я изменил мнение, полагая, что вторжение неминуемо.

В феврале 1981 года Госдепартамент разработал планы реагирования в случае вторжения войск Варшавского пакта, но, с моей точки зрения, им не доставало жесткости. В Белом доме возникло опасение, что нашей оценке развития событий в Польше не хватало координации. В середине марта меня попросили узнать, что предпринимал Госдепартамент для отслеживания ситуации в Польше. Чиновник, к которому я обратился, ответил, что даст мне необходимые сведения, но в следующем разговоре сказал, что этот вопрос будет урегулирован между заместителем госсекретаря Вальтером Штосселем и Алленом. Я совершенно выбросил это из головы, но на следующий день утром Аллен позвонил мне домой и спросил, чем я так взбесил Хейга. Оказывается, Хейг в ярости позвонил президенту, протестуя против моего «вмешательства» в дела Госдепартамента относительно польского кризиса. Он принял мою просьбу предоставить информацию за свидетельство того, что я велел Госдепартаменту «убираться из Польши». Создавалось впечатление, будто мы были двумя различными и враждебными друг другу структурами.

Никакого вторжения не последовало. Как потом стало известно, польское руководство уговорило Москву, что будет лучше, если оно само справится с «Солидарностью». Еще в августе 1980 года поляки сами создали секретный центр по подготовке к введению чрезвычайного положения. По счастливому стечению обстоятельств одним из главных членов этого секретного центра был полковник Ричард Куклинский, который предложил свои услуги ЦРУ. Куклинский был польским патриотом. Его поразило то, с каким безразличием мир отнесся к оккупации Чехословакии в 1968 году, и он решил спасти Польшу от подобной участи. С этой целью он передавал ЦРУ информацию сначала о советских военных силах, а потом о приготовлениях к объявлению чрезвычайного положения.

До сих пор остается одной из неразрешенных тайн президентства Рейгана, почему такая бесценная информация не была использована. Директор ЦРУ при Рейгане Уильям Кейси передавал полученную от Куклинского информацию о советских силах министерству обороны и своему персоналу, но ограничил доступ к разведданным о приготовлениях генерала Ярузельского. Эти данные получали, конечно, президент и его советник по национальной безопасности: донесения Куклинского не достигали моего стола. Однажды Аллен пригласил меня к себе в кабинет и без всякого объяснения показал мне одно из донесений Куклинского (автор не указывался). Меня больше всего поразил тон «верного интернационалиста» Ярузельского, которым он разговаривал в узком кругу своих сотрудников. Этот человек явно не был польским патриотом, как он в дальнейшем будет утверждать, потому что для него интересы мирового коммунизма, которые представлял Советский Союз, были превыше всего. Однако я видел только маленький фрагмент из донесения Куклинского и, не будучи знакомым с его полным содержанием, не мог сделать каких-то выводов. Таким образом, так же как и остальные в администрации Рейгана, я не знал, что в течение всего года польское правительство под давлением Москвы вело приготовления к суровым военным мерам против оппозиции. Сомневаюсь, можно ли найти в истории еще пример, как столь жизненно важные разведывательные данные были так непростительно проигнорированы.

Хотя я и продолжал колебаться между вероятностью внешнего вторжения или внутренних репрессий, к концу сентября 1981 года я рекомендовал Рейгану упомянуть на пресс-конференции о возможности введения чрезвычайного положения в Польше. Совет остался без внимания. Атмосфера в СНБ была решительно спокойная. Заседание СНБ 10 декабря было посвящено вопросу о займах Польше, а на совещании сотрудников на следующий день обсуждался вопрос о Ливии.

Вечером в субботу 12 декабря 1981 года раздался звонок из Белого дома: я должен был немедленно прибыть в Ситуационную комнату. Рейгана в Белом доме не было, он находился в Кемп-Дэвиде. Присутствовали вице-президент Джордж Буш и несколько сотрудников аппарата СНБ. Я узнал, что, согласно полученным новостям, танки окружили штаб-квартиру «Солидарности» в Варшаве и что все коммуникации с Польшей были прерваны. Никто не знал, что предпринять в этих обстоятельствах. Я позвонил одному из польских представителей в ООН, с которым был знаком, но он также ничего не знал. Затем я позвонил польскому послу Ромуальду Спасовскому, но у него тоже не было новостей. (Несколько дней спустя он подал в отставку и попросил политического убежища.) Позднее в ту ночь появился Джеймс Бейкер, на нем был смокинг, он производил впечатление человека несколько отстраненного и озадаченного нашим волнением.

Когда разразился польский кризис, у Белого дома не было советника по национальной безопасности. Образовавшийся вакуум предоставил мне большую степень свободы, так как исполняющий обязанности советника адмирал Джеймс Нэнс, который ранее командовал авианосцем, мало что знал о Восточной Европе.

Утром 13 декабря, в воскресенье, было созвано совещание в офисе заместителя госсекретаря Уильяма Кларка. Теперь уже становилось ясно, что широкомасштабная, хорошо организованная операция была осуществлена безупречно, что уверенное в своей неуязвимости руководство «Солидарности» не предприняло мер предосторожности и было арестовано, а Польша оказалась под военной диктатурой. Госдепартамент уверял нас, что Советский Союз в эти события не вовлечен.

Днем под председательством Буша состоялось заседание специально сформированной группы по кризису в Польше, но меня на него не пригласили.

17 декабря президент зачитал заявление по поводу событий в Польше, большую часть которого написал я, в нем он охарактеризовал введение военного положения и массовые аресты как «грубое нарушение Хельсинкского договора» и пообещал Польше помощь для преодоления экономических трудностей при условии, что будет восстановлено гражданское правление.

Поскольку Польша ничего не предприняла в ответ на эти условия, в администрации стали обсуждать вопрос о санкциях сначала против Польши, а затем и против Советского Союза. Эти меры были предметом обсуждения на четырех заседаниях Совета по национальной безопасности, состоявшихся 19, 21, 22 и 23 декабря в эмоционально напряженной атмосфере, вызванной главным образом яростью Рейгана по отношению к коммунистам. В своих мыслях он постоянно возвращался к 1930-м годам, когда западные демократии не сумели остановить германскую и японскую агрессию. Как он выразился на заседании 22 декабря, это был «последний в жизни шанс выступить против этой проклятой силы». Остальные члены кабинета смирились, но с различной степенью энтузиазма: Хейга, как всегда, тревожила реакция союзников по НАТО; члены кабинета, отвечавшие за экономику (министр торговли Малкольм Болдридж, министр сельского хозяйства Джон Блок и министр финансов Дональд Риган), беспокоились по поводу вреда, который принесут экономические санкции Соединенным Штатам. Однако по настоянию Рейгана были приняты довольно строгие санкции, хотя далеко не настолько жесткие, как он поначалу предполагал.