Я, мои друзья и героин - 40

Теперь и учитель заметил, что я вся желтая. Всполошился, вызвал врача, и я в машине скорой умчалась в университетскую клинику Фрайбурга… Изолятор детского отделения представлял собой безупречно чистую и белую комнату площадью в два квадратных метра. Никаких картин на стенах, ничего. Всё стерильно. Сёстры молча приносили еду и пилюли и также молча исчезали. Иногда заходил врач и спрашивал, как я себя чувствую. Мне нельзя было покидать комнату, даже чтоб пописать. Ни радио, ни книг у меня не было, и я часто думала, что так, наверное, и становятся сумасшедшими…

Единственное, что меня поддерживало в этом стерильном безумии, так это тёплые письма мамы. Я тоже писала ей. Но чаще всего я писала моим кошкам – единственным животным, которые у меня ещё были. Это были такие крошечные письма в конвертах, которые я сама складывала…

Иногда я думала о моей бабушке, о детях в деревне, о ручье и лошадях. Иногда о Берлине, о «Саунде», о Детлефе и героине. Я не знала, кто я. Если мне было совсем мерзко, то я говорила себе: «Ты настоящая задвига с настоящей желтухой. Баста!» Если же я писала своим кошкам, то думала, что, вот, – надо бы напрячься в школе и почаще ездить к бабушке. Я думала то так, то этак, но чаще всего я думала, уставившись в потолок, что лучше всего просто взять и умереть!

Потом я испугалась, что врачи найдут настоящую причину моей желтухи, но следы от уколов за последние недели зажили, а шрамов и тромбозов на руках у меня ещё не было, да и кто в детском карантине провинциального Фрайбурга мог бы предположить, что я наркуша?