Мирные инициативы - 4

К маю 1984 года стало ясно, что политика Китая в отношении Тибета действительно подверглась значительному пересмотру. В прямом противоречии с обещанием Ху Яобана уменьшить на восемьдесят пять процентов число китайских сотрудников в Тибете, началось поощрение массовой иммиграции. Под предлогом "развития" было набрано 60 тысяч квалифицированных и неквалифицированных рабочих, чтобы положить начало этому процессу, были даны финансовые гарантии, помощь в строительстве жилья и обещания пособий за отдаленность. Одновременно, благодаря ослаблению ограничения передвижения в самом Китае, многие люди приезжали как частные лица, соблазненные перспективой найти работу. Так в соответствии с тибетской пословицей, что где есть один китаец, появится десять, в Тибет устремился огромный поток китайцев — и продолжает увеличиваться по нарастающей.

Поздней осенью того же года была убита г-жа Ганди, и тибетские беженцы лишились истинного друга. Я был совершенно потрясен, когда услышал эту новость по пути из Лондона в Дели — главным образом потому, что должен был присутствовать на завтраке в тот самый день вместе с ней и Дж. Кришнамурти. В должности ее сменил сын Раджив, который как молодой лидер, был полон большой решимости сделать что-то для своей страны и все, что в его силах, для общины тибетских беженцев.

Раджив Ганди был человеком с дружелюбным, мягким характером и очень добрым сердцем. Я хорошо помню, как увидел его в первый раз. Во время моего визита в Индию в 1956 году я оказался приглашен на завтрак в резиденцию его деда, пандита Неру. Когда премьер-министр провел меня в сад, я заметил двух мальчиков, играющих около палатки с большим пиротехническим устройством, которое они безуспешно пытались запустить в небо. Это был Раджив и его старший брат Санджай. Недавно Раджив напомнил мне, что я связал их" обоих внутри палатки к большому их удовольствию.

Менее, чем через год умер Лобсан Самтэн, и с его смертью Тибет потерял одного из своих величайших защитников. Ему было только пятьдесят четыре года. Несмотря на мою глубокую печаль, я каким-то образом оказался не очень удивлен его смертью. На него произвело чрезвычайно глубокое впечатление то, что он обнаружил в качестве члена комиссии. Лобсан не мог понять, как китайцы способны столь безразлично относиться к Тибету перед лицом столь очевидных страданий и бед. Раньше он всегда любил пошутить и посмеяться (он имел очень развитое и глубоко простонародное чувство юмора), а после поездки в Тибет впал в долгий период депрессии. Я думаю, не будет преувеличением сказать, что он умер из-за разбитого сердца.

Я глубоко сожалел о смерти Лобсан Самтэна, и не только потому, что мы были так близки, но еще и потому, что я не смог быть рядом с ним во время его роковой болезни. В последний раз мы виделись во время его визита в Дели, где у Лобсана было дело, связанное с его работой в качестве директора Тибетского Медицинского института. Вместо того чтобы вернуться в Дхарамсалу на автобусе вместе со своей женой, он решил остаться еще на один день, чтобы закончить работу. Затем Лобсан поехал бы обратно вместе со мной. Но по прибытии на вокзал он изменил свои намерения. Его дело было еще не совсем закончено, и поэтому несмотря на возможность поехать домой, Лобсан счел, что ему надо еще остаться. Это было для него характерно. Он никогда не заботился о себе. Через день брат свалился с температурой без видимой причины. Затем у него развилась пневмония, осложненная желтухой, и через три недели его уже не было в живых.

Всякий раз, когда я теперь вспоминаю Лобсан Самтэна, я поражаюсь его скромности. Он всегда проявлял по отношению ко мне такое же почитание, как всякий обычный тибетец, и никогда не обращался как с братом. Например, каждый раз, когда я приезжал домой или отправлялся куда-нибудь, он неизменно стоял в шеренге людей у ворот моей резиденции, чтобы приветствовать меня или пожелать доброго пути. Он был не только скромен, но и очень сострадателен. Помню, что однажды упомянул в разговоре с ним о колонии для прокаженных в Ориссе в Восточной Индии. Как и я, он глубоко уважал всякого рода работу, посвященную облегчению страдания других. Поэтому когда я сказал ему, что раздумываю, не может ли тибетская община беженцев помочь им чем-нибудь, он разразился слезами и воскликнул, что сам готов сделать все, что сможет.