Как будто есть последние дела… - 10

Симонов был человеком увлекающимся, новая интересная работа, как магнит, притягивала его. В последние годы это была кино- и телевизионная документалистика. Я как-то пожаловался ему, что меня на киностудии заставляют заниматься чуждым мне делом: читать в фильме текст от автора. А я этого не умею, да и ни к чему мне это. Он очень серьезно сказал мне: «Ты не прав, надо иногда заниматься не своим делом, а то можно закоснеть и в своем». Но его увлечение кинодокументалистикой было связано, мне кажется, вот еще с чем. Он любил коллектив, дружную, напористую, как говорили в былые времена, артельную работу — в какой-то мере киногруппа заменяла ему в последние годы редакционный коллектив. А потом у него всегда возникало столько идей, замыслов, что даже он при его феноменальной работоспособности реализовать их не мог и щедро раздаривал — сотрудникам редакций, киногруппам, друзьям. Никогда не забывал людей, хорошо работавших, привлекая их к новым и новым делам. Все это я испытал и на себе.

Как-то я спросил у него, не хочет ли он вернуться работать в Союз писателей. Разговоры об этом ходили, был слух, что Евтушенко ходил «наверх» с таким предложением. «Ни за что, сыт по горло, — ответил он, — я был счастлив, когда освободился. Я теперь улыбаюсь только тем, кто вызывает у меня симпатию, а не по долгу службы. И не подаю руки тем, кого не уважаю, а по долгу службы приходилось это делать. Вот журнал — не литераурный, а исторический — документы, мемуары, — с великой охотой стал бы делать. Но кто мне даст журнал? Никак не могу пробить, чтобы создали архив для воспоминаний участников войны и репрессированных, — стена».

С юных лет Симонов считал, что нет ничего важнее для человека, чем его дело, его призвание. Что бы ни было, как бы ни приходилось туго, какие бы препятствия или соблазны ни возникали на пути, он должен, невзирая ни на что, трудиться до седьмого пота, выполнять свой долг. Он утверждал это, когда ему едва перевалило за двадцать, — это было еще только намеченной жизненной программой, как хорошо сказала Маргарита Алигер, «эпиграфом ко всей его жизни»:

Как будто есть последние дела,

Как будто можно, кончив все заботы,

В кругу семьи усесться у стола

И отдыхать под старость от работы…

Но одно дело так думать в молодости, желать так прожить жизнь, и совсем другое — поступать так и в ту пору, когда одолевают болезни, когда силы убывают, их становится все меньше и меньше. В его поздних стихах та же мысль, то же чувство, но это уже итог прожитой жизни:

Кто в будущее двинулся, держись,

Взад и вперед,

Взад и вперед до пота.

Порой подумаешь —

Вся наша жизнь

Сплошная ледокольная работа.

До конца жизни у него одна работа находила на другую — пауз не было. Он просто не мог жить без работы. И до самых последних дней нес груз не только своих, но и чужих дел и забот, видя в этом свой долг, не желая и не умея жить иначе. И по мере того, как росла его популярность, груз этот становился не легче, а все тяжелее и тяжелее. Я не помню такого времени, когда бы он занимался только своим творчеством, а не разными делами множества людей. По складу характера он был человеком доступным, громкое имя не отгораживало его от людей, и к нему шли и шли — со своими бедами, неустройствами, просьбами. А самое главное, он считал, что слава — это не почет да дары, не лавры да литавры, а прежде всего нравственные обязанности.

Да, дело было не только в его доброте. Доброта сама собой, но ей одной не объяснить, почему он так близко к сердцу принимал судьбу попавшей к нему талантливой рукописи, почему кровным делом для него была забота о литературном наследии Маяковского (как много сил, например, он вложил в воссоздание выставки «20 лет работы Маяковского», — это было дело непростое, управляющие культурой постоянно создавали трудно преодолеваемые препятствия, после открытия выставки Симонов угодил в больницу), Булгакова, Мандельштама, Твардовского, Хикмета, Горбатова, Ильфа и Петрова, Вишневского, почему он так добивался издания романа Хемингуэя «По ком звонит колокол», почему устраивал в ЦДЛ выставки Пиросмани и Татлина, вечер, посвященный памяти опального адмирала Кузнецова, почему занимался приведением в порядок могилы Лескова, хлопотал об открытии к 100-летию со дня рождения Блока его музея-квартиры в Ленинграде… Ставлю здесь многоточие — перечень этот можно продолжать и продолжать.