Сорок капель корвалола

Сорок капель корвалола. 40 drops of the drug

 Ночью внезапно почувствовала сильнейшее биение справа под черепом. Почти у самой шеи что-то поворачивалось, переливалось, дёргалось, как нарыв. В ушах звенело и гудело, монотонный шум ослеплял, не давал двигать головой. Можно было бы лечь и постараться заснуть. А вдруг давление? С неохотой поднялась с дивана, достала тонометр. Так и есть: двести тридцать. Впереди инсульт, Это мать знала точно. Что ж, попытаемся сбить таблетками. Кордафлекс, кавинтон, энам... Разобрала постель, легла. Внутри, у сердца и под черепом, стало широко и просторно, только не двигаться, чтобы не разбудить спазмированные сосуды. Через час вновь тонометр, толку от таблеток было мало. Нужны уколы. Увы, кто их будет делать? Телефона нет, за окном - тьма- тьмущая, тихо спят соседи-алкоголики, да и телефона у них тоже нет. На четвёртый этаж к Г.Ф. не подняться, да и будить их в столь поздний час стыдно. Правая половина головы вела себя очень беспокойно. Внезапно, как-то вдруг, появилась резкая боль в травмированной ноге, пошла кверху и угасла где-то в тазобедренном суставе, резко заныл большой палец, который уже месяца два не давал покоя. Тошнота поднималась откуда-то из желудка к глазам.

Что же делать? Налицо признаки надвигающейся катастрофы. Было очень обидно, что вот так бесславно, в одиночестве, без участия и сочувствия родных и близких, кончится её жизнь. Нашла в себе силы подняться, вынула ключи из входной двери: если она будет лежать здесь, в этом раздвинутом кресле, затихшая и скрючившаяся, дочери будет легче дня через три открыть своим ключом дверь. Соседи беспокоиться не будут. Им это не надо, она для них чужая и ненужная. Взяла под язык ещё две таблетки коринфара, разжевала. Если появится позыв, значит давление снижается. Господи, хоть бы пронесло и на этот раз! Ей вспомнилось, как году в 86- м у неё остановилось сердце и нечем было дышать. Единственной страшной мыслью было: А как же дочь? Я не оставляю ей ничего. Она остаётся одна. Без денег, без богатства, без родных. Сейчас, через 15 лет после того дня, тоже была мысль, единственная и страшная - о дочери. Но была эта мысль горькая и обидная. Помираешь одна, и неизвестно, сколько ещё будешь лежать в этой комнате, пока не откроется дверь и не войдёт ОНА. Хотелось встать, спрятать куда- либо оставшиеся деньги, квартирные бумаги, написать предсмертное письмо о том, как глупо она умирает - от отсутствия цивилизации, от глухого одиночества и от беспощадности и напрасности всей предыдущей жизни.

Кажется, в голове шума поубавилось, тошнота спала, очень хотелось спать, и сил не было вновь измерить давление. Минутные приступы мешались с кошмарами, мать стонала и плакала во сне, а наяву вытирала крупные слёзы и переворачивалась с боку на бок, ибо сердце заходилось, задыхалось от того, что несли в себе эти кошмары. Мотив расставания, потери, именно потери дочери, преследовал её в сновидениях. Написать письмо, излить душу этому Володе с ростом 160 сантиметров или Олегу Е., блокаднику и вдовцу с 1996 года? Не делай очередной глупости, говорил ей кто-то внутри неё, сколько раз ты пыталась высказаться, и что из этого получалось? Ничего хорошего. Один отнял у тебя квартиру и лишил имущества, другой чуть не прикончил тебя в твоей квартире, третий уже строил планы развернуть в твоей квартире производство бастурмы и собрать под крышей всех неприкаянных армян Ставрополя, четвёртый.... Ах, что их вспоминать! Всем им надо было от неё что-то выгодное, своё, и наплевали они на твою боль и искренность. Вот и эти двое - а что им надо? Втереться в доверие, прописаться, урвать долю жилплощади, да ещё и прикончить старуху. Она уже не верила в добрых людей и чистые помыслы. Зря вот адрес сообщила, поспешила. Дочь не такая уж простая, не то что ты.

 Боль всей тяжестью наваливалась на грудь, прижимала к подушке гудящую голову. Мать натужно кашляла, раздирая бронхи, и боялась пошевелить головой, чтобы не лопнул какой-нибудь сосуд. Спать, забыться. Убежать от этой мучительной тревоги, от страха не быть похороненной вовсе или быть найденной в грязной чужой комнате, на чужом матрасе, среди старых засаленных кофт и халатов. Бомжиха, старая и никому не нужная интеллектуальная бомжиха, у которой нет ни работы, ни жилья, ни прописки, очень мало денег и нет ни друзей, ни родных. Понимаешь, почему и твоя мать хотела броситься с лестницы, потому как крестец весь синий был, когда обмывали.

Мать гнала от себя серые картины своей будущей смерти, бесславной и плебейской. Может быть, выбрать место, подальше от людей, где-нибудь на канале? Нет, не надо, чтобы хандра тебя победила. Соберись, мать, с силами. Будь добра. Поспать бы. Лицо опухло от слёз и лекарств. Всё-таки эналаприл дает отечность. И кашель из-за него. Нужны уколы, капельница. Увы. Уколов не будет. Иди на канал. Смотри в воду и размышляй - быть или не быть.