По приезде моем в 1831 г. в Москву мои тетки П. А. Замятнина и Н. А. Волконская, желая уничтожить с корнем болезнь мою, производившую полипы в носу, обратились за советом к доктору Шнауберту{}, лечившему весьма болезненного Василия Матвеевича Чайковского{}, двоюродного брата моей матери, жившего у моей тетки Надежды Волконской. Шнауберт, осмотрев меня во всей подробности, нашел, что для полного излечения я не должен есть ничего кислого, соленого, копченого, жирного, одним словом почти ничего не есть. Я был белый, розовый юноша, чувствовал себя совершенно здоровым, за исключением часто вырастающих полипов в носу. Конечно, я не послушался доктора Шнауберта, говоря в шутку, что при его режиме пришлось бы умереть голодной смертью.
Лето 1831 г. я провел в Москве с матерью и сестрой очень приятно. По воскресеньям и праздникам я видел своего младшего брата Николая, бывшего в это время кадетом в Московском кадетском корпусе; вместе с ним мать моя брала к себе на праздники кадет того же корпуса, моих внучатных братьев Ивана Николаевича Колесова{}, уже тогда очень способного мальчика, и Василия Петровича Колесован, вскоре по выпуске из корпуса убитого на Кавказе. Большой дом дяди Волконского нанимала в это время Пелагея Николаевна Всеволожская{}, сестра моего товарища Клушина, чрезвычайно живая, милая, хорошенькая и с порядочным состоянием. Она поминутно выезжала из дома и возвращалась, и мы целый день из наших окон слышали: "Фома, подавай лошадей". Я часто ходил к ней, и мы, бывало, бегали вместе по стульям и едва ли не по столам. Впоследствии муж ее совсем промотался{} и бежал за границу. Она долго жила в Петербурге в совершенной бедности; теперь (1872 г.) она живет в Петербурге в доме своего брата сенатора Клушина.
Один из флигелей дома дяди Волконского был занят семейством Пассек; у них же поселился и мой товарищ Диомид Пассек, с которым мы в Петербурге жили немирно. Здесь мы помирились, и я с удовольствием проводил время в его семействе, которого все члены отличались большим умом.
Кроме прогулок с сестрой, я с нею и моей матерью ходил по церквам и бывал у многочисленных знакомых; {некоторых из них я описал в I главе "Моих воспоминаний"}. К числу их присоединилось семейство Н. В. Левашова и М. А. Салтыкова.
Семейство Левашовых, прожив целый год в Петербурге, вернулось в Москву, где и поместилось в собственном доме на Новой Басманной, окруженном старым садом, наполненным цветами. Мать моя не была знакома с Левашовыми; <оказалось, что> мать Н. В. Левашова была родная сестра Гавриила Александровича Замятнина, отца мужа моей тетки Прасковьи, так что последняя по мужу была двоюродной сестрой Н. В. Левашову. Она и мать моя познакомились с Левашовыми по возвращении их из Петербурга.
Левашовы были в дружеских отношениях с известным оператором профессором Федором Андреевичем Гильдебрандтом{}, человеком старым, но которого рука была еще тверда. В одно из наших посещений Левашовых они зазвали к себе Гильдебрандта. Он нашел в моем носу несколько полипов, из которых менее значительные вывернул тогда же без боли, а ту же операцию над более значительными полипами отложил до 12 июля, {в который день} он обещался приехать к моей матери.
За несколько дней до этого числа мать моя с моей молодой теткою княгинею С. В. Волконской пошли пешком верст за 40 от Москвы молиться о благополучном исходе операции; сестра оставалась со мной. Гильдебрандт почти так же легко вывернул и большие полипы.
Н. Ф. Арендт, делавший мне неоднократно операции, вырывал полипы, что было больно и страшно, производило сильное кровотечение и оставляло в ноздрях корни полипов, которые вскоре снова вырастали.
Ф. А. Гильдебрандт выворачивал инструментом полипы, что не производило ни боли, ни страха, ни кровотечения, а главное, уничтожило корни полипов, так что они более не вырастали, и 12 июля 1831 г. была совершена над моими полипами последняя операция, так как они не возобновлялись.
Мать моя, возвратясь с богомолья, была очень обрадована благополучным исходом операции, и так как 12 июля празднуется явление Богородицы, именуемой Троеручицею{}, то заказала этот образ на финифти в серебряном медальоне для ношения на шее, что я исполняю до сего времени.