127. Письма
Пришло письмо Беклемишевым от Натальи Сергеевны. "Недавно была в Мюнхене, – писала она. – Уверена, что видела Наталью Захаровну, но поговорить с ней не могла. Я вышла на остановке трамвая и видела, как она вошла через другую площадку".
– Вот легка на помине, – воскликнула Оля, – ты только вчера читал стихи о ней. Хотелось бы её разыскать.
Прошёл месяц. В новом письме Наталья Сергеевна Вакар писала о Радзиевских, которые жили в Мюнхене. Женя и его мать работают в университете УНРРА. У Жени и Тани дочка. "Да, наконец встретилась с Натальей Захаровной. Дала ей ваш адрес".
Через неделю пришло письмо и от самой Натальи Захаровны. Муж её [Оскерко] в [советском] плену и о нём ни слуху, ни духу. Сама она работает, шьёт платья и играет на рояле в одном ансамбле.
"Я ездила в советскую зону, вывезти свои вещи, оставленные там при моём бегстве. Зашла, на всякий случай, в отдел продовольственных карточек, чтобы проверить, знают ли там мой теперешний адрес. Спрашиваю, знают ли они адрес Наталии Оскерко, я, мол, её разыскиваю. Да, говорят, она никуда не уезжала, живёт там же, где и раньше. Как же так, говорю, мне определённо сказали, что она уехала. Нет, отвечают, она у нас продовольственные карточки получает. Значит совсем хорошо, кто-то за меня получает карточки, и я числюсь проживающей в советской зоне. Со мной ездила туда и молодая немка Ильгэ, которую я выдавала за свою племянницу. При входе советской армии в город её изнасиловали два солдата.
Недавно я туда ездила опять. На этот раз, чтобы вывезти вещи одного русского семейства. Они сами боялись ехать. Профессор сам по-немецки ни бельмеса не понимает. Я уговаривалась с его женой. Перед отъездом зашла к ним. Жены нет, только профессор. Я, между прочим, в своём окружении по-русски "не понимаю". Мой небольшой акцент в немецком языке объясняю тем, что я уроженка Восточной Пруссии. Так вот начали мы объясняться с профессором. Я по-немецки, а он одно немецкое слово и четыре русских. А потом хлопнул себя по ляжкам и кричит: "Ну как этой проклятой немке объяснить"! Я ничего, стою, не улыбаюсь. Тут жена пришла...
Приехала я в Тюрингию, все задания выполнила. А тут началась паника. Все вообразили, что начнётся война между советами и Западом. Все посетители советской зоны, приехавшие из зон союзников, бросились уезжать. Билетов достать нельзя. Я достала билет в мягкий вагон за американские сигареты. Тащу чемоданы в вагон, а он полон советскими офицерами. Один даже помог мне втащить чемоданы. - "Во геген зи муттер? [(Wo gehen Sie, Mutter – куда едете, мамаша?)]", спрашивает. Знал бы ты, думаю, какая я тебе муттер... "
Ещё через неделю пришёл к Беклемишевым немец.
– Вас, – говорит, – разыскивает родственница, из Голландии.
– Оля, Маша нас разыскивает, – кричит Глеб. Заполнил какой-то бланк "Зухцентрале". Дней через десять пришло письмо от Маши.
"Наконец вас нашла. Спешила, потому что мы с Фредом скоро уезжаем в Гонконг, куда его назначила фирма. Посылаю тебе адрес Коли, который живёт теперь в Америке".
Потом пришло письмо от Николая [Платоновича] Вакара. Он бежал в Америку из Парижа в 1941 году с женой и дочерьми.
"На западном побережье живёт наша свойственница Лиза Риверс. Она врач.
Я просил её прислать вам аффидевит. Я сам ещё не могу его выписать, так как я не американский гражданин. А она в США с 1920 года и уже гражданка. Получил письмо от Серёжи Вакара [(Сергея Васильевича)]. Он бежал из Югославии и сейчас в лагере в Австрии, в Зальцбурге. Посылаю тебе его адрес"...
Так пустота земного шара стала заполняться знакомыми, друзьями и родственниками.
Свободное копирование
