Беклемишевы покинули дом и провели ночь под открытым небом, недалеко от места, где был похоронен Бой. Мать Оли сидела на узле, рядом с ней сидел Джери. Половина неба была охвачена дымовой завесой, на которой играли отблески пожара. Непрерывно слышался его гул и треск. На другой половине неба мерцали звёзды. Оля подняла голову к небу.
– Неужели жизнь есть только на Земле? Не может быть, чтобы из миллиардов звёзд и планет для Земли только было сделано исключение.
– Способ зарождения жизни на Земле до сих пор остаётся тайной, – ответил Глеб, – но я уверен, что какие-то планеты в других созвездиях оказались в условиях одинаковых с Землёй и на них тоже есть жизнь. Но такое совпадение условий всё же представляет собой исключение. Большинство звёзд состоит из газов или расплавленных металлов, другие представляют собой холодные, твёрдые, безжизненные массы.
Земля – одно из исключений. Жизнь на ней достигла высоких форм. Это чудо. И смотри, что творится на этом чуде. Вместо того, чтобы замереть от восхищения в лицезрении этого чуда, высшие формы жизни, "венцы творения", уничтожают друг друга. Обоготворяемые вожди бросают своих подданных в мясорубку.
– Я говорила тебе уехать. Был бы ты теперь далеко от этих взрывов и пожаров.
– Я был бы там, куда бы меня послали. И я нисколько не раскаиваюсь, что остался. Если будем погибать, так вместе. Мы сейчас ничто иное, как домашние животные в руках немцев, но положение раба у немцев, если хочешь, лучше своей простотой, чем положение раба у большевиков. Здесь отношения ясны: немец – господин, я – ничто, раб. Он может меня пристрелить, не неся за это ответственности. У большевиков меня могут точно так же пристрелить, сгноить в лагере, в тайге, но чувствуя себя рабом, не защищённым никаким законом, я должен всё время изображать энтузиазм, высказывать восхищение мудрыми порядками, своей свободой и гениальностью вождей, вырезывающих своих подданных и друг друга. Нет, уж лучше рабство начистоту, без высоких слов и ссылок на Карла Маркса.
Светало. Пожар рычал по-прежнему, но продвинулся незначительно. Беклемишевы вернулись домой. День прошёл в увязывании вещей и в беготне на соседский балкон, чтобы посмотреть на продвижение пожара. Спать легли не раздеваясь. В полночь громкий стук в дверь. Немецкие солдаты. Приказ оставить район, к которому приближается пожар. Глеб хочет уходить, как стоял.
Но Оля кричит: "Мама!".
– Да, да мама.
Оля бежит к матери, но [сначала] выбрасывает кота, потом выгоняет Джери. Она выводит мать и выносит чемодан и узел. Глеб тоже хватает два чемодана и узел. Они оказываются на улице в сентябрьскую ночь. Прохладно. С вещами быстро идти невозможно. Отошли на квартал. Мать Оли вспомнила, что она забыла паспорт. Можно пойти за паспортом. Опасность в том, что дом уже пуст. Немцы, увидев людей в покинутом доме, принимают их за грабителей и расстреливают на месте.
Всё же Глеб и Оля пробрались через чёрный ход, не зажигая света, вынесли паспорт и заодно калоши. Мёрзли ноги. Ночь провели на улице. Чемоданы взяли, но пищи в них нет. Оля отправилась к Наталье Захаровне. Для этого ей пришлось обойти кругом пожарище. Она принесла кой-какой снеди.
На следующую ночь поместились с другими беженцами в покинутом одноэтажном доме. Дом оказался бывшей типографией НКВД, может быть, она заминирована и через полчаса взлетит на воздух? Никто не хочет об этом думать. Э! Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Так проходит три дня. Затем пожар пошёл на убыль, и эмбарго с домов снимается. Жильцы в них возвращаются, но толпы погорельцев не имеют пристанища.
Свободное копирование
