Вскоре после этого в начале ноября 1925 года я поехал из Москвы в Германию.
Мне удалось заключить важное и, как показали последующие события, весьма прибыльное концессионное соглашение, но я не имел ни малейшего представления о производстве карандашей и поэтому отправился в сердце немецкой карандашной промышленности, Нюрнберг, для приобретения необходимых знаний.
Нюрнберг, ’’родина игрушек”, был похож на картинку из старинной книги: средневековый город с остороконечными крышами и узкими извилистыми улицами. На старомодных гостиницах висели красочные вывески времен открытия Америки. Окруженный древними зубчатыми стенами центр города был погружен в атмосферу умиротворенного покоя и окутан тишиной глубокой старости. Но одновременно Нюрнберг был центром современной карандашной промышленности, созданной семейством Фаберов, некогда положившим ей скромное начало и до сих пор удерживавшим ее в своих руках.
Более двухсот лет тому назад Иоганн Фабер Первый сделал в Нюрнберге первый графитный карандаш. К 1925 году этот старинный городок был окружен современными карандашными фабриками, принадлежавшими семье Фаберов или ее отпрыскам и родственникам. Самая крупная фабрика принадлежала А.В. Фаберу. Она была расположена в небольшом городке Фюрт, в нескольких километрах от Нюрнберга.
Ни один князь или феодальный барон никогда не правил своими владениями так неограниченно, как фирма А.В. Фабер правила Фюр-том. Ее слово было законом, и все в городе находилось под ее контролем: муниципалитет, полиция, общественные учреждения.
Много лет тому назад фирма решила, что железная дорога или даже трамвайная линия могут способствовать появлению в городе нежелательных элементов, посеять недовольство среди рабочих и нарушить их размеренную жизнь, посвященную служению династии Фаберов, поэтому железная дорога обошла Фюрт стороной, и гости города вынуждены были въезжать в его ворота в экипаже или на автомашине, а то и просто входить пешком.
Остальные карандашные фабрики были такими же крепостями. Большинство рабочих получало здесь место по наследству от отца к сыну, и так несколько поколений. В результате они становились потомственными мастерами, искусными и терпеливыми, в совершенстве знающими свое дело и не способными почти ни на что другое. Ревниво охраняя свою карандашную монополию, Фаберы издавна заботились о том, чтобы никто из подчиненных не знал более, чем одно из звеньев их сложной организации. Представление о ней в целом было привилегией членов семьи и немногих верных служащих.
Проведя неделю в Нюрнберге, я знал о карандашном деле не больше, чем в день приезда, однако я начал понимать, с какими мне придется столкнуться трудностями. Думаю, если бы в тот момент я мог аннулировать полученную концессию, то я с готовностью пошел бы на это. Но как раз тогда, когда положение казалось совсем безнадежным, счастливый случай пришел мне на помощь.
Благодаря рекомендательному письму к одному из местных банкиров, я познакомился с инженером по имени Джордж Бейер, занимавшим важный пост на одной из главных карандашных фабрик. Оказалось, в молодости, отличаясь любовью к приключениям, он незадолго до войны принял предложение построить карандашную фабрику в России. Война помешала осуществить его планы, в России он сначала был интернирован, потом освобожден, но ему не разрешили вернуться в Германию. Он женился на русской девушке и нашел в России какую-то работу до окончания войны, когда он смог вернуться домой.
Бывшие работодатели встретили его холодно - он обманул их доверие! В течение многих лет он не мог найти никакой работы. Только когда они наконец решили, что он получил хороший урок, бойкот был снят, и ему снова дали возможность работать. В наш век такое обращение с людьми может показаться невероятным, но для Нюрнберга - это обычное дело. Я узнал об одном мастере, который, прослужив двадцать пять лет у Фабера, принял предложение работать на вновь открывшейся карандашной фабрике в Южной Африке. Он получил паспорт для выезда из Германии, но нюрнбергская полиция запретила ему выезд из города! Десять долгих лет проболтался он в Нюрнберге, не находя работы по своей единственной специальности.
Такая тирания в определенном смысле обернулась против тех, кто ее осуществлял, и помогла мне добиться успеха. Я выяснил, что многие были готовы променять традиционную верность фирме на более свободную жизнь. В течение двух месяцев мне удалось набрать весь нужный штат — я предлагал гораздо лучшие условия, чем эти люди когда-либо могли получить в Фюрте. Джордж Бейер получил зарплату десять тысяч долларов в год плюс премиальные в размере нескольких центов за каждый изготовленный карандаш. Очень скоро после начала работы фабрики премиальные в несколько раз превысили его зарплату. Рабочим предлагалась сдельная оплата труда.
Но мои трудности не кончились с наймом сотрудников. Паспорта для них пришлось заказывать в Берлине, где Фаберы не пользовались достаточным влиянием, чтобы чинить мне препятствия. Затем нам пришлось проявить всю изобретательность, чтобы получить для них русские визы; если бы их выдали в Берлине, Фабер наверняка узнал бы об этом. Мы отправили наших новых сотрудников с семьями в Финляндию, объявив, что они едут в отпуск, где в Хельсинки их ждали визы для поездки прямо в Москву.
Одновременно я разместил заказы на необходимое оборудование и подготовил планы будущей фабрики. Среди нанятых мною рабочих многие были семейными людьми, поэтому я должен был пообещать им домики с садиками, к которым они привыкли в Нюрнберге, школы для детей и все удобства немецкой жизни, которых, как они опасались, им будет не хватать в Москве.
Я даже согласился обеспечить их добрым немецким пивом, но, к счастью, русское пиво пришлось им достаточно по вкусу.
Свободное копирование
