Первые сделки - 4

Одним из вопросов, упомянутых нами в письме, был вопрос об охране нашей собственности и продукции. Когда я заговорил об этом в Наркомате иностранных дел, мне посоветовали обратиться к Наркому обороны Троцкому. Естественно, я немедленно воспользовался этой возможностью встретиться еще с одним выдающимся деятелем революции. Через два дня мне сообщили, что Троцкий примет меня у себя в кабинете в четыре часа дня.

Наркомат обороны находился в большом здании с белыми колоннами, расположенном недалеко от Кремля. Когда я вошел, меня поразило его отличие от всех остальных советских учреждений, в которых мне приходилось бывать: кругом царила чистота и порядок — ни групп сотрудников, болтающих в коридорах, ни сигаретных окурков на полу, ни стаканов с чаем на столах.

Часовой у дверей проверил мои документы и направил меня вверх по лестнице в приемную. Без трех минут четыре вошел энергичный молодой человек в военной форме, кожаном поясе с портупеей и с висящим на боку револьвером. ’’Товарищ Троцкий ждет вас, — сказал он вежливо, - следуйте, пожалуйста, за мной”, и повел меня через комнаты, напоминавшие пчелиный улей, полные прилежно работавших сотрудников. Мы прошли еще несколько часовых. Меня поразило, что красного комиссара охраняют больше, чем самого Ленина. Конечно, Ленин жил в Кремле, который сам по себе был крепостью, но после покушения на него и кампании убийств, организованной эсерами летом 1918 года, большевики принимали все меры для защиты своих вождей.

Никто не сомневался в личной храбрости Троцкого. Однажды он продемонстрировал ее перед толпой, жаждавшей его крови. Это случилось в Петрограде в первые дни революции. Павел Дыбенко, идол красных моряков, красивый молодой офицер, приведший из Кронштадта крейсер ’’Аврору” вверх по реке для обстрела Зимнего дворца и выбивший из него правительство Керенского, вдруг уехал из Петрограда в Крым с Александрой Коллонтай, которая в то время занимала большой государственный пост. Это было что-то вроде свадебного путешествия. Более суровые товарищи рассматривали такой поступок как дезертирство в военное время и вполне серьезно требовали показательного суда и смертной казни для обоих.

Троцкий был одним из тех, кто особенно настаивал на их казни.

Об этом стало известно кронштадтским морякам, и однажды утром несколько сотен моряков, выкрикивая угрозы и проклятия, собрались во дворе здания, где он работал. Насмерть перепуганный секретарь вбежал в кабинет Троцкого: ”Моряки хотят вас убить, — закричал он. - Пока еще есть время, немедленно бегите через черный ход. Они не слушают часовых и клянутся, что повесят вас во дворе на фонарном столбе!”

Троцкий вскочил на ноги и сбежал вниз во двор по парадной лестнице. ”Вы хотите говорить с Троцким? — закричал он. — Я вас слушаю!” И немедленно произнес речь, в которой продолжал обвинять Дыбенко, самым энергичным образом объясняя свою позицию.

Его личность и речь обладали такой магической силой, что матросы успокоились, а еще через некоторое время устроили ему триумфальное шествие.

Ленин очень просто решил, как наказать Дыбенко и Коллонтай. На заседании Центрального Комитета партии, посвященном этому вопросу, он подождал пока все выскажутся, и затем спокойно сказал: ”Вы правы, товарищи. Это — очень серьезное нарушение. Я лично считаю, что расстрел будет для них недостаточным наказанием. Поэтому я предлагаю приговорить их к верности друг другу в течение пяти лет’.

Доброта сердца Коллонтай была хорошо известна, да и Дыбенко недаром заслужил репутацию победителя женских сердец. Комитет встретил предложение Ленина взрывом хохота, и на этом инцидент был исчерпан. Но говорили, что Коллонтай так никогда и не простила этого Ленину.

На дверях кабинета Троцкого висели тяжелые занавеси. Большая комната была погружена в полумрак, хотя за окнами сияло послеобеденное солнце ранней московской осени. Окна были закрыты шторами, не пропускавшими дневной свет. Троцкий сидел за большим столом в дальнем конце комнаты под электрической лампочкой, единственным источником света в кабинете, которая высвечивала его из темноты, как луч прожектора на сцене. Говорят, он любил драматические эффекты. Позже я узнал, что окна его кабинета были снаружи защищены стальной сеткой от бомб и гранат. Сетка была установлена летом 1919 года после того, как анархисты убили около двадцати членов Московского горкома партии, бросив бомбу в комнату, где они проводили собрание.

Военный комиссар носил очки и был одет в защитного цвета бриджи и застегнутый на все пуговицы френч. Его лицо было угловатым, глаза - голубыми, и, хотя он встал, чтобы меня приветствовать, взгляд его был холодным и пронизывающим, весьма отличавшимся от ленинского теплого и дружеского. В течение всей встречи он ни разу не улыбнулся. Мы разговаривали по-немецки, которым он прекрасно владел. Троцкий все знал о нашей концессии и о контракте на поставку Уралу продуктов питания в обмен на различные товары. Мы говорили о неограниченных возможностях этого района. По его мнению, минеральные ресурсы Урала только еще начинали разрабатываться. Он сказал, что недавно вернулся из инспекционной поездки по Уралу и убежден, что в этом районе неограниченные возможности для вложения американского капитала.

Он спросил меня, считают ли американские финансовые круги Россию привлекательной страной для вложения капитала. Я осторожно ответил, что, по-моему, сейчас еще слишком рано делать подобные выводы. Может быть, позже...

Троцкий высказал довольно любопытное мнение: поскольку, сказал он, в России уже произошла революция, капитал здесь в большей безопасности, чем где бы то ни было еще, так как ’’что бы ни случилось за границей, Советская Россия будет соблюдать все заключенные ею соглашения”.

’’Предположим, один из ваших коллег-американцев сделает капиталовложения в России. Когда в Америке начнется революция, его собственность будет немедленно национализирована, но его соглашение с нами не потеряет силы, в результате чего он окажется в гораздо лучшем положении, чем остальные капиталисты”.

Я какое-то мгновенье с удивлением молча смотрел на него, стараясь понять, говорит он серьезно или шутит. Но затем я понял, что он совершенно серьезен и действительно верит, что большевистская революция в Америке — это вопрос только времени. Я не пытался ему возражать.

Троцкий с готовностью согласился предоставить нам охрану, и после почти получасового разговора я ушел от него с впечатлением, что это человек необыкновенных способностей и непоколебимой воли, но властолюбивый и обладающий некоторым фанатизмом, которого я не заметил в Ленине.

Сегодня, через шестьдесят шесть лет после встречи с Троцким, мне трудно удержаться и не думать, что   случилось бы с Россией да и со всем миром, если бы у него был другой характер. Что бы случилось, например, если бы он проявлял больше теплоты, был менее ортодоксальным и более дипломатичным по отношению к людям, не разделявшим его взглядов.

Тогда после смерти Ленина он вполне мог бы стать главой Советского государства вместо Сталина, и в этом случае последующая история Советского Союза да и всего мира могла бы значительно отличаться от сегодняшней.