Моя история - 77

Шипи, Мелани и я возвратились в Нью-Йорк в первой половине ноября 1972 года. Предстояло очень четко все спланировать, чтобы одновременно сочетать научные исследования с коммерческим турне, лекциями, демонстрациями и, может быть, мюзиклом, который Вернер по-прежнему мечтал поставить. Я снова встретил очень много интересных людей: Боба и Джуди Скатч, глубоко и очень серьезно занимающихся изучением парапсихологических наук, Марию и Байрона Джанис, ставших вскоре моими едва ли не самыми близкими друзьями.

Я уже с первого взгляда понимаю, что с некоторыми людьми у меня завяжется глубокая и длительная дружба. Так случилось с Марией и Байроном, так же было с Мелани и Сольвейг.

Так много странных вещей произошло с тех пор, как мы прилетели в Нью-Йорк, что даже сложно описать все эти явления. Уже на следующий день после нашего приезда в Осси-нинг я заметил, что огромный черный пес Андриа по кличке Веллингтон лежит на полу в кухне и как-то судорожно трясется. Вдруг зазвенел телефон, и Андриа пошел на кухню поднять трубку. По дороге ему нужно было перешагнуть через собаку, но вдруг Веллингтона не стало. Нет, дело вовсе не в том, что он встал и убежал. Просто одну секунду назад он был там, а уже через мгновение его там не было. С ним произошло точно так же, как с другими вещами, которые внезапно появлялись и исчезали, А еще через несколько секунд я увидел, как Веллингтон появился очень далеко на дороге, ведущей к дому. Мы позвали его. Он подбежал, но был как бы не в себе и продолжал неестественно трястись. Мы все были шокированы, никто не мог ничего понять. У Андриа никак не укладывалось в голове, как живой организм может быть так транспортирдаан в пространстве в течение всего нескольких секунд? Ведь для этого нужно было бы разобрать живую ткань атом за атомом, а потом снова собрать, или эти же атомы нужно было ускорить каким-то неизвестным путем. В общем-то все это относится и к любым другим предметам, которые исчезали и возвращались, но здесь была собака — живое существо, и это, конечно, произвело особое впечатление. Только позже мне удалось понять, что означал этот инцидент с Веллингтоном.

Перед самым нашим отъездом в Сан-Франциско, где вот-вот должны были начаться исследования в Станфордском институте, случилась одна очень неприятная для меня вещь. Мы с Андриа сидели у него в гостиной, когда пепельница и ключ неожиданно появились перед нами на столе. Андриа это воспринял как очередной сигнал к тому, что к нам идет какое-то новое послание от компьютерных голосов. Он достал магнитофон, и мы ждали. Андриа оказался прав. Кнопка воспроизведения снова сработала сама, и в динамике возник знакомый уже голос.

Он очень уверенно и четко сказал, что мне можно встречаться с учеными только неформально. Таким образом, ставилась под вопрос вся очень тщательно разработанная программа в Станфордском институте. Я все больше и больше убеждался в том, что должен прислушиваться к этим голосам. Все наблюдения указывали на то, что они программировали энергетические силы, которые проявлялись через меня. Поэтому меня очень взволновало это послание. Занервничал и Андриа. Нам нужно было быть в Сан-Франциско уже через несколько дней. Андриа возбужденно доказывал мне, что отказ от экспериментов в лаборатории будет воспринят и истолкован как страх перед разоблачением. Я понимал это, но и так чувствовал себя не слишком уверенно, а тут еще это таинственное предупреждение, которое только усилило мои сомнения. Андриа убеждал, что необходимо пройти научные испытания, несмотря на это послание на пленке. А я вдруг почувствовал, что не могу идти против этих инструкций. Мы чуть не поссорились — я вдруг с ужасом обнаружил, что против своей воли кидаю в него сахарницу. В довершение всего весь дом как бы затрясся и огромные часы, которые висели в холле, с грохотом рухнули на пол и разбились. Мелани и Шипи были с нами и все это видели.

В конце концов я согласился поехать в Сан-Франциско для того, чтобы объяснить ученым, почему в данный момент не могу заниматься исследовательской программой. А среди ночи в спальне, на втором этаже, где спали мы с Шипи, нас разбудил голос, неизвестно откуда раздававшийся, который произнес только одну фразу: «Андриа должен обо всем этом написать книгу». Такое заявление было, конечно, гораздо приятнее услышать, чем угрозы. Мы решили, что получили таким образом разрешение рассказывать про таинственные голоса, обсуждать это с другими. И это в какой-то мере означало, что предшествующие запреты могут быть ослаблены или даже сняты, хотя я все еще не был в этом уверен. Единственное, что я в тот момент чувствовал, — это то, что с новой силой охватили меня страх и волнение по поводу предстоящих встреч с учеными в Станфордском институте. Не хотелось бы мне вызвать на себя гнев Богов.

В таком нервном, взвинченном состоянии мы вылетели в Сан-Франциско. Страх сковал меня, мне казалось: «О, Боже, меня, небось, положат на огромный операционный стол под светом яркой мощной лампы. Ученые будут наклоняться надо мной, осматривать и ощупывать меня. На их лицах, наверное, будут надеты маски. Они неотступно будут следить за каждым моим движением, подключив ко мне десятки приборов». Это было типичное голливудское представление о лаборатории. Не в силах отрешиться от него, я ощущал какой-то дикий страх, хотя был уверен, что еду лишь для того, чтобы отказаться от участия в глубоком научном исследовании.