Моя история - 57

Глава 12. Ранение

События происходили одно за другим. Я стал капралом после 11 месяцев сурового обучения. Я несколько раз был дома в коротких увольнениях, видел маму, играл с Джокером, ходил на свидания, на дискотеки. Я был одним из пятерых счастливчиков в нашей группе, кого отобрали в школу офицеров, и мой отец гордился мной. Начиналась новая жизнь. Она была еще сложнее, потому что маневры продолжались, но, кроме них, нам нужно было за очень короткое время буквально напичкать головы огромным количеством знаний. Однажды во время учений в поле, во время сильного дождя, я устанавливал палатку и заметил невдалеке припаркованный джип, в котором сидел офицер. Присмотревшись получше, я понял, что это Джоаф. Я громко позвал его по имени. Он просто обалдел и закричал в ответ: «Ури, Ури, залезай ко мне!» Я забрался в кабину, и мы обнялись. Прошло столько времени с тех пор, как я видел его в последний раз. Я ему сказал: «Боже мой, Джоаф, я понятия не имел, что ты офицер в парашютных войсках». Он ужасно обрадовался, узнав, что я учусь в офицерской школе, и попросил меня обязательно позвонить, когда закончу обучение. Он спросил, занимаюсь ли я телепатией до сих пор, и сказал, что через какое-то время ее можно будет хорошо применить. Я был очень рад встрече с ним и надеялся увидеть его еще раз.

Вскоре после этого в моей жизни произошли две трагедии. У меня был очередной отпуск. Я поехал домой и обнаружил Джокера очень больным. Он еле двигался. Он был стар, и я знал, что все это естественно, но от этого мне не становилось легче. Бедный пес лежал на полу и единственное, что мог делать, — слабо махать хвостом. Я понимал, что он умирает, но все-таки сводил его к ветеринару, который сказал мне то, что я ожидал, но боялся услышать; Джокера придется усыпить. Я поцеловал его, прижал к себе и скрепя сердце оставил его в лечебнице. Я не могу описать, как мне было горько. Я еле сдерживался, чтобы не расплакаться, но не мог лить слезы в открытую, потому что не хотел, чтобы ветеринар видел, как плачет парашютист. Нужно было уходить, но я был не в состоянии двигаться. Перед самым выходом на улицу я остановился в дверях и чего-то ждал. Так я простоял, наверное, минут двадцать. Потом услышал выстрел и, уже не скрывая своих чувств, разрыдался.

Когда я вернулся в офицерскую школу после отпуска, то получил следующий удар. В газете я прочитал об инциденте на границе, в котором участвовали израильские силы в Иордании. Погиб только один израильский офицер — это был Джоаф. Пуля попала ему в голову. Это была для меня очень тяжелая утрата, а если учесть еще и потерю Джокера, то можно понять, в каком я был состоянии. Мир перестал меня радовать, мне ничего не хотелось. Как-то машинально шел день за днем в офицерской школе.

Однажды ночью во время маневров в моем распоряжении было пять человек. Увидев красную сигнальную ракету, мы должны были вести прицельный огонь из нашего орудия, а потом отступать к позициям, на которых находился остальной взвод. Мы так долго ждали, что не заметили, как все заснули. Меня разбудил резкий удар в спину. Передо мной стоял офицер и требовал, чтобы я проснулся. Я сразу понял, что меня выкинут из школы. Так и случилось.

Не знаю почему, но я почувствовал какое-то облегчение. Все можно было начинать сначала. Огромная ответственность спала с моих плеч, и я даже физически почувствовал себя лучше, когда окончательно это осознал. Я понимал, что мне теперь придется вернуться в регулярные парашютные войска, но меня это абсолютно не волновало. Больше мне не нужно было напрягаться и переживать. Я съездил в Тель-Авив помочь маме переехать на новую квартиру, чуть получше, чем та, в которой мы жили. Мама теперь работала официанткой в небольшом кафе, и, честно говоря, меня это очень расстраивало. Я мечтал зарабатывать столько денег, чтобы маме не нужно было работать. Но пока, к несчастью, я ничего не мог поделать, нужно было закончить службу.

В лагере парашютистов я стал водителем нового типа бронетранспортеров, только что введенных в эксплуатацию. Иногда приходилось водить персональные автомобили командования. А потом у меня открылась пневмония и я попал в госпиталь с очень высокой температурой, ужасным самочувствием. Шел 1967 год, и ситуация в Синайской пустыне и на Суэцком канале становилась все хуже и хуже. В госпитале я видел, что все готовились к войне, особенно это стало заметно, когда начали заклеивать окна и маскировать операционные комнаты. В госпитале я пролежал около месяца. Потом воспаление вроде бы прошло и меня отправили окончательно выздоравливать на специальную армейскую станцию, которая называлась «Курорт N 3». Пища там была хорошая, и единственное, что от тебя требовалось, — это отдыхать и выздоравливать. Кинофильмы, игры, пианино — все это помогало, создавало хорошую атмосферу. Однажды я наигрывал на пианино какую-то нехитрую мелодию и ко мне подошла одна из девушек-офицеров, помогавших вести хозяйство лечебницы. Ее звали Яффа. Она была изумительно хороша собой. Я смотрел на нее, а она на меня. Мне кажется, это был один из тех редких случаев любви с первого взгляда. Я влюбился в нее так сильно, что не мог больше ни о чем думать. Яффа была высокой, очень стройной, у нее были черные волосы и удивительные зеленые глаза. Я таких девушек еще не встречал. Все произошло само собой — я зашел к ней в комнату к через несколько мгновений испытал одно из самых волшебных ощущений в своей жизни.

На следующее утро я проснулся с чувством, что нахожусь в раю. Мы теперь с ней виделись каждую свободную минуту. Ничего подобного у меня не было ни с Хеленой, ни с Пэтти. Я признался Яффе, что люблю ее и не могу даже представить себе, что когда-нибудь мне придется расстаться с ней. Она сказала, что тоже любит меня. Но она не договаривала что-то очень серьезное. Мне ничего не хотелось знать, кроме того, что она по-прежнему любит меня. Но она сказала, что помолвлена с кем-то другим и любит его тоже, но иначе. Я был в отчаянии и не знал, что сказать. Я не хотел верить и твердил, что люблю только ее, не в силах понять, как она может любить еще кого-то другого одновременно. Правда, я тут же вспомнил Пэтти и Хелену и мне стало стыдно за то, что я любил их обеих. Но от этого легче не становилось. Она пыталась мне объяснить, что каждая любовь разная, что она не может бросить того мужчину, за которого вот-вот должна выйти замуж. Увы, у меня оставалась всего-навсего одна неделя на «Курорте N 3».