Мои воспоминания - 108

Несомненно, что жизнь в Ясной Поляне была для него очень тяжела. Он болеет душой не только за себя. Он болеет за других, за мужиков, живущих в работе и лишениях, болеет за жену, преследующую этих мужиков за хронические порубки леса, болеет и за ненавидящих и поносящих его. И он заставляет себя любить всех их.

"Да, любить делающих нам зло, говоришь. Ну-ка, испытай. Пытаюсь, но плохо", — пишет он в дневнике 22 июля 1909 года[1].

"Если любите любящих вас, то это не любовь, а вы любите врагов, любите ненавидящих вас", — вспоминает он слова из Евангелия[2].

"Злые люди суть богатство мудреца, ибо, если бы не было злых людей, на ком проявлялась бы его любовь",— приводил отец изречение своего любимого китайского мыслителя Лао-Дзе.

Я помню, как отец один раз уверял меня, что он очень любит одного человека, который был с ним чрезвычайно груб и резок.

— Я люблю его больше всех, — уверял он меня.

Я сначала изумлялся, ибо я знал, как этот человек был для него тяжел, и только позднее я понял истинную высоту этого чувства.

За несколько дней до отъезда из Ясной отец был в Овсянникове у Марии Александровны Шмидт и сознался ей, что ему хочется уйти.

Старушка всплеснула руками и в ужасе сказала:

— Боже мой, душенька, Лев Николаевич, это слабость на вас напала. Это пройдет.

И отец ответил:

— Да, слабость. Может быть, и пройдет.

В предпоследнем своем письме к Сереже и Тане, помеченном: "Шамардино, 4 часа утра 31 октября 1910 года" он пишет: "Благодарю вас очень, милые друзья — истинные друзья — Сережа и Таня, за ваше участие в моем горе и за ваши письма. Твое письмо, Сережа, мне было особенно радостно: коротко, ясно и содержательно и, главное, добро. Не могу не бояться всего и не могу освобождать себя от ответственности, но не осилил поступить иначе"[3].

Вот почему нельзя в уходе отца винить исключительно Софью Андреевну. Пусть она была ему тяжела, пусть она была крестом, который он нес,— но он любил свой крест, он умел в самых страданиях своих видеть утешение, и он никогда не бросил бы своего креста, если бы не в нем самом лежала причина его мучений.

Эта причина—тайна, которая легла между ним и его женой. В первый раз за сорок восемь лет совместной жизни. Как часто, думая об уходе отца, вспоминается мне любимая им пословица: "Коготок увяз, всей птичке пропасть".

"Чертков вовлек меня в борьбу, и борьба эта очень и тяжела и противна мне, —пишет отец в своем дневничке, начатом им "для одного себя". — Очень, очень понял свою ошибку. Надо было собрать всех наследников и объявить свое намерение, а не тайно"[4].