Одесские истории - 13

Одесские истории. 13. Есть на Мясоедовской...

       «Есть на Мясоедовской больница –

       Все её еврейскою зовут.

       Не желаю я, друзья,

       Вам бывать там никогда,

       Пусть ваши враги туда идут»…

В больнице на Мясоедовской, песню о которой я, как и полагается одесситке-неофиту, распевала с удовольствием, я была дважды. Один раз как почти что медицинский работник, второй раз – как пациент.

«Почти что как медицинский работник» - это потому, что у нас был курс медицины – у филологов была военная кафедра. До сих пор  среди документов у меня хранится синяя «корочка», где чёрным по белому написано: «Медсестра ГРОБ»! Ну-ну! Это означает всего лишь медсестра гражданской обороны. Нам читали медицинские науки, демонстрировали всевозможные устрашающие плакаты. Лично возле меня все четыре года «военки» провисел огромный плакат с многоногим ужасом: на нём были изображены все виды вшей! Снять плакат мы не смели – этого не позволил бы наш преподаватель, хромой громогласный доктор Назаров, матерщинник и циник, любимый, впрочем, нами за повадки истинного мачо.

Меня он называл «группенфюрер» - я была старостой группы. Впрочем, через год я была с треском разжалована из начальства – за систематические прогулы и засыпание на лекциях.

Однажды Назаров повёл нас на Мясоедовскую, естественно, предварительно процитировав нам знаменитую песню. Он решил показать нам абортарий (жуть какая!) и вскрытие трупа.

Я и сейчас не понимаю, зачем нам нужна была эта самая «военка», разве что, чтобы летать самолётом по военному билету и то получать, то сдавать мобпредписание в военкомат. Ну и изредка хвастаться перед мальчиками, служившими в армии, что мы тоже – люди военные.

На Мясоедовской (на самом деле больница находилась сразу на двух улицах – одну одесситы упорно именовали Госпитальной, +а власти Богдана Хмельницкого, откуда, собственно, мы и входили, и, частично, на Шолом-Алейхема, она же Мясоедовская), нас сначала сводили в местную «кунсткамеру» - музей всяческих человеческих аномалий. Насмотревшись ужасов вроде двухголовых младенцев и детишек без головного мозга, мы уже были «готовы». А тут ещё и вскрытие (до абортария дело, к счастью, не дошло). Вскрывали бабушку, судя по всему, одинокую и умершую от истощения. Маленькое щуплое тельце, жуткий визг никелированной пилы при трепанации черепа, треск взламываемой грудной клетки… Никакой фильм ужасов не сравнится с тем, что показывали группе чувствительных филологинь на очередной паре по медицине. Две из нас таки хлопнулись в обморок.

Молодой, озорной патологоанатом, думается, ещё усугублял ситуацию специально: он высоко поднимал очередную часть внутренностей, громко называл её и затем шлёпал в приставленный к столу (хотела написать «разделочному») тазик.

- А вот это, девушки, лёгкие. И у вас такие будут, если будете много курить, - и показывал что-то бесформенное, угольно-чёрное, с дырками и прозеленью…

Не скажу, что с удовольствием, но наблюдали мы всё же с интересом.

Одесса не была бы Одессой: на выходе из больницы, почти перед самым зданием морга стоял киоск… с мясом! Красная говядина, я вам скажу, с её жёлтыми прожилками жира ну очень напоминает…

Короче, полгода после этого никто из нас не мог даже взглянуть на мясо.

А потом я попала в ту же больницу в роли какого-то неправильного пациента.

Мама моего молодого человека решила побаловать меня и нажарила рыбы. Карасики в сметане были очень вкусными, но предательская косточка застряла у меня поперёк горла. Она была очень глубоко, она была тоненькая – её не было видно. Корочки хлеба, которые мена заставляли глотать, не разжёвывая, не помогали – мне становилось всё труднее дышать. Я не могла даже плакать! И мне вызвали скорую. А скорая увезла меня на Мясоедовскую.

Врач не без труда достал тончайшую косточку, успокоил меня, и мы отправились домой – доедать рыбу. …Не успела я проглотить очередной кусок… Что? Правильно! У меня в горле застряла очередная кость! Что делать? Я представила, как скорая опять везёт меня туда же, на Мясоедовскую, и какие будут глаза у врача!..

Мой парень, видимо, подумал о том же. Он взял пинцет и, посветив фонариком в моё горло, достал кость самостоятельно – видел же, как это делается! И все стали счастливы!