Родные и близкие - 29

Я уехала в апреле к тёте Мане в Краснознаменку и четыре месяца зубрила – готовилась в университет. Читала, учила, стояла на голове. В полном смысле слова: под песни «Сумерки» и «Синий иней» я  делала 45 минут зарядку, в том числе со стоянием две минуты на голове.

Не знаю, помогло ли это, но экзамены я сдала прекрасно. Две пятёрки - по английскому языку и по истории. И две четвёрки – надёжно проходной балл. Я стала студенткой Одесского университета. Ещё в детстве я сказала себе, что буду учиться только в Одессе. Всё осуществилось.

На экзамены со мной ездила мама. Я ей сказала: «Подойдёшь ближе, чем на двести метров – не пойду на экзамен». И она не пошла, уехала к сёстрам. А я осталась поступать. Абитуриентам предоставляли общежитие. Мне повезло – мне дали общежитие на улице Щепкина – в двух шагах от Дерибасовской. В самом сердце Одессы. Это было здорово – утром идти в университет по старинным улицам, которые для меня уже тогда были чем-то драгоценным: мало того, что они видели множество всего, так тут ещё ходили двадцать пять лет назад мои родители – прямо здесь, по этим же камням! Кстати, "шифровалась" я все пять лет: замдекана на нашем факультете был очень близкий мамин и папин друг (его жена жила с мамой в одной комнате в общежитии, а папа - с ним). А я была прогульщицей и свободолюбивой разгильдяйкой, поэтому старалась никогда не попадаться ему на глаза. Спасало то, что он преподавал на украинском отделении, а я училась на русском. И только перед защитой диплома я явилась в деканат и созналась, что я - дочь Веры и Якова, за что, конечно, получила по всем правилам - что не пришла раньше...

Кстати, когда я поступала в первый раз, то три дня жила на квартире – с обратной стороны Оперного театра. В переулке Чайковского у одной отставной балерины. Одинокая, старая, но очень прямая, стройная, с хорошей фигурой. Ей было глубоко за семьдесят, у неё болели ноги – они были синие, с узловатыми, натруженными венами. Но – длинные и видно было, что когда-то очень красивые. Им дали эти квартирки, прямо в здании Оперного, - бывшим солисткам, которые не создали семью, и жизнь не сложилась. Если учесть, что это был семидесятый год, а моей хозяйке было лет семьдесят пять, то она могла танцевать как раз перед революцией. Но тогда я была нелюбопытная, это позже пришла жажда побольше узнать, как можно с большим количеством людей пообщаться. Я просто смотрела на её убогую комнатушку, в которой висели на стенах старые афиши и стояли какие-то фигурки из фарфора, и даже не додумалась спросить хоть что-то! Даже имя! Через три дня мне дали общежитие. Она очень сожалела, что я ухожу – жилицей я была тихой и неизбалованной, кто знает, какая следом придёт. А я обрадовалась общежитию.