Как власть вернулась - 4

На этих же совещаниях я познакомился с комендантом Кронштадтской крепости Николаем Иудовичем Ивановым, также и с полковником Михаилом Васильевичем Алексеевым. Первый очень выдавался своей решительностью и смелостью. Именно он подавил Кронштадтское восстание. Второй упорно уклонялся от всех политических заявлений, говоря, что он только военный специалист, в политике ничего не понимает и ею не интересуется. На этом совещании была разработана на случай восстания точная диспозиция, какие части занимают какие пункты, как будут разведены мосты, как будут отрезаны рабочие районы от центра и т.д.

Параллельно с этими совещаниями при градоначальстве с ноября шли почти ежедневно совещания у Дурново. Они выросли из моих ежедневных докладов. На этих докладах с самого начала присутствовал Рачковский. С первого своего свидания с Дурново я настаивал на необходимости больших арестов, и в первую очередь ареста Совета рабочих депутатов. Дурново ездил к Витте и возвращался с ответом, что предлагаемые мною меры совершенно немыслимы. Единственное, на что они давали согласие, — это на конфискации отдельных, наиболее возмутительных изданий или на арест отдельных лиц. Для решения этих вопросов, кого именно арестовать, и привлекались на совещания помимо Рачковского также градоначальник Дедюлин, 2-й директор Департамента полиции Вуич, представитель прокуратуры Камышанский. Решение каждого конкретного вопроса, каждый арест или конфискация давались тогда с трудом. Мне приходилось каждый раз доказывать, что данное лицо совершило совершенно недопустимое, даже с точки зрения широко толкуемых свобод, преступление.

Так шло до того момента, пока мы не уперлись в вопрос об аресте Совета рабочих депутатов. Вопрос об этом аресте я ставил с самого начала. Но его все время отодвигали, отодвигали. Наконец мне удалось доказать, что председатель Совета Хрусталев имеет — я уже не помню, какое точно, — отношение к прямой подготовке вооруженного восстания. Не без колебаний совещание высказалось за его арест — но именно только его одного. Остальные члены Совета не должны быть арестованы, и сам Совет не должен быть закрыт. Как известно, на арест Хрусталева Совет ответил составленной в пышных выражениях резолюцией, заканчивавшейся заявлением, что Совет продолжает готовиться к вооруженному восстанию. После этого я решительно заявил, что ни за что больше не отвечаю, если организация, открыто провозглашающая, что она готовится к вооруженному восстанию, не будет запрещена и арестована. Я чувствовал, что мои доводы не могли не казаться правильными Дурново. Но он опасался, что за арестом Совета последует революционный взрыв. Такого же мнения держался и Рачковский, который все время говорил, что нам нужно оттягивать развязку и содействовать организации благомыслящих слоев общества. Под этим он имел в виду создание патриотических организаций, инициатором которых он вместе с Дубровиным тогда был. Первое собрание создателей этих организаций я посетил и был далеко не в восторге от них. Никакой реальной силы они не представляли, и не только не могли поддержать правительство, но и сами-то существовали только благодаря поддержке правительства.

Ввиду моих настояний Дурново решил устроить официальное совещание для решения вопроса об аресте Совета рабочих депутатов. Это совещание было конструировано при Министерстве юстиции под председательством Ивана Григорьевича Щегловитова, будущего министра юстиции и вождя крайней реакционной партии в 1907—1917 годах. В состав совещания вошли: Рачковский с Вуичем от Департамента полиции, Камышанский и Трегубов — от прокуратуры.

На этом заседании я развил свои доводы. Меня поддержал только Камышанский. Все остальные были против. Щегловитов тоже высказался против, приняв точку зрения Рачковского, относительно которого было известно, что он отражает мнение также и Витте. В соответствующем духе был составлен протокол. Ареста решено было не производить. Меня это решение, конечно, не удовлетворило. Я чувствовал, что продолжение прежней политики грозит большой катастрофой, и отправился еще раз к Дурново, захватив с собой официальный протокол совещания. Он взял протокол и молча его читал.

Во время моего доклада Дурново сообщили, что к нему пришел тогдашний министр юстиции, Михаил Григорьевич Акимов. Дурново попросил его войти и продолжал беседу со мной. Как сейчас помню фигуру Акимова — небольшого, сухого, седоватого человека. Он молча, не проронив ни слова, слушал мои соображения и сомнения, высказывавшиеся Дурново. Я обратил также внимание Дурново на только что опубликованный в газетах «манифест» Совета рабочих депутатов, призывающий население вынимать вклады из Государственного банка и ссудосберегательных касс. Но и эта наша беседа не приводила к положительным результатам. Дурново заявил в заключение, что он хотя и понимает мое настроение, но не считает возможным пойти по указываемому мною пути.

— Я, — сказал он, — в конце концов склоняюсь к мнению большинства совещания и формально утверждаю протокол этого совещания.

В этот момент в разговор вмешался Акимов.

— А я, — заявил он, — целиком согласен с полковником. И если вы как министр внутренних дел не считаете возможным принять предлагаемые им меры, то это сделаю я.

Тут же Акимов взял лежавший на столе блокнот и написал на нем несколько слов, которыми, как генерал-прокурор империи, уполномочивал меня произвести арест Совета рабочих депутатов.

Дурново не возражал. И у меня было впечатление, что он даже рад тому, что мера, которая и ему представляется необходимой, решена не им. Я не стал медлить, взял весь блокнот с запискою Акимова в карман и ушел.

Вечером этого же дня — это было 3 декабря — Совет рабочих депутатов был арестован. Я получил для этого в свое распоряжение войска, оцепил помещение Вольно-экономического общества, где заседал Совет. Мы ждали сопротивления, но все обошлось мирно. Знаю только, что арест произошел во время заседания под председательством Троцкого. Все арестованные были отправлены в тюрьмы, часть — в Петропавловскую крепость, и переданы немедленно в распоряжение судебных властей.

Как это ни странно, но и этот арест еще не решил окончательно вопроса о перемене курса правительственной политики. Совет рабочих депутатов был арестован, но аресты вообще не проводились. Это изменение политики началось через несколько дней.