Рю де Гренелль
Старинный каменный «отель» (здесь в смысле «особняк») — entre cour et jardin — между двором и садом, то есть с парадным мощенным камнем въездным двором, отделенным решеткой от улицы.
И выходом через окна до полу из салона в сад — в глубине участка.
В эти дни «Рю Гренелль» — здание нашего полпредства в Париже на улице Гренелль — похоже на осажденную крепость.
Вас впускают через тяжелую porte cochиre слева, предварительно разглядев в «глазок», потом через цепочку проверив документы.
Все говорят шепотом. Ходят на цыпочках.
Дни и ночи сотрудники полпредства, опоясанные огнестрельным оружием, в очередь несут напряженную вахту.
Особенно зловещий вид всей картине придают опилки, густо рассыпанные по мостовой заботливой рукой предусмотрительных «архангелов» господина префекта полиции.
В любой момент могут сорваться очередные антисоветские выходки — шумные демонстрации королевских субчиков (монархической организации «Camelots du roi»), свободных от официантской деятельности или всякой деятельности вообще белогвардейцев, кишащих в Париже, или любого количества хулиганья, всегда готового разбить кирпичом любые стекла, вовсе независимо от того, кто за ними.
С минуты на минуту может быть une bagarre — стычка.
Мосье Кьяпп совершенно не возражает против самой стычки.
Наоборот — побольше бы стычек.
Побольше бы оснований считать Советское полпредство центром беспорядков, смуты и нарушения безопасности города.
Но зачем же полицейским лошадям ломать себе ноги на скользкой мостовой?
Где-то в черепной коробке этой бледнолицей карикатуры на щуплого «трагического Пьеро», вероятно, засели ассоциации {158} о Наполеоне, ледяных просторах России, скользящих копытах французских коней de la Grande Armйe.
Расковать — по-кутузовски — копыта своих жандармских кобыл[i], конечно, вовсе не рационально, да и вряд ли входит в мозги человечка, более привыкшего заковывать, чем расковывать.
Есть другой способ: посыпать мостовую песком и опилками — результат один и тот же.
Рю Гренелль вообще довольно тихая улица.
А если еще принять во внимание, что сейчас снова, с новым подъемом [антисоветской кампании] большинство такси отказывается заезжать на улицу — большинство такси имеет в качестве шоферов белогвардейских офицеров, — то неудивительно, что улица Гренелль часами бывает вовсе бесшумной.
В эти дни тишина зловещая.
Тишина обманчивая.
Об этом беззвучно ревут антисоветские листовки, которые по опилкам проносит ветер.
Об этом безгласно кричат вопиющие афиши и призывы, расклеенные по стенам, вплоть до самых ворот полпредства.
Выкинуть «Советы» из Парижа!
Разгромить!
Газеты полны антисоветского воя…
«Матэн» описывает клубы черного, жирного дыма, который густым облаком выходит из труб этой «цитадели советизма» по ночам. «Это зловещий Арене одноглазый (советник полпредства) сжигает следы похищения генерала Кутепова — основную улику — тело несчастного генерала…» «Трудно, конечно, выбрать менее подходящий момент для всей вашей истории», — мне говорит наш полпред Довгалевский.
Совсем недавно он закончил сложное дело окончательного установления дипломатических отношений с Англией.
Сейчас он на пороге того, чтобы стать возможным свидетелем разрыва отношений с Францией…
У него черные усы Киплинга или Ницше.
Он кончил университет в Тулузе и сам похож на южанина-француза.
Довгалевского жаль.
На него обрушилось «таинственное дело» с исчезновением генерала Кутепова[ii].
{159} Обвиняя «Советы» в его похищении, трубит вся реакционная и бульварная пресса.
Вторая неприятность — это то событие, которое нашей эпиграммой смешит сотрудников полпредства и звучит:
«В амбассаде
В самом заде
Травушка примятая…»
Это — побег и предательство Беседовского, «завалившегося» на грязных финансовых и шпионских проделках.
Он «бежал» через сад, в самой глубине его перемахнув через каменную ограду. Отсюда наша «частушка», в народной песенке заменившая слова «В нашем саде…» на слова «В амбассаде».
«Посылать о вас ноту Тардье бесполезно. Сами понимаете…».
Довгалевский шевелит черными усами.
Достает из пачки газетных «сенсаций» вокруг кутеповского дела заметку «о трех таинственных советских кинематографистах, почему-то на голубой “испана суиза” недавно ездивших в Сен-Клу…».
Да, это действительно про нас.
Роскошный представитель фирмы Гомон, из бывших желтых гусаров, который привез нас из Лондона для заключения договора со своей фирмой, наравне с другими развлечениями действительно катал нас на гигантской «испана суиза» своего друга — рекордсмена-гонщика…
Правда, генерал здесь вовсе ни при чем.
Сбоку — голос кого-то из приближенных Довгалевского.
«А почему бы вам не уехать? Быть высланным из Франции! Что может быть почтеннее, чем иметь подобный штамп в своем паспорте?..»
Пауза.
Это первые теплые дни.
Окно до полу в сад слегка приоткрыто.
Луч солнца и легкий ветерок заглядывают в кабинет.
Ветерку надоело гонять антисоветские листовки вдоль улицы Гренелль.
Луч солнца играет на узорах обюссоновского ковра и на позолоте тонких ножек мебели.
Ветерок и луч солнца сгорают от любопытства к тому, что происходит в этих стенах.
И они гораздо счастливее, чем те шпики и репортеры, которые {160} с фотокамерами сидят часами во всех окрестных слуховых окнах и окнах верхних этажей в нервном ожидании предстоящих стычек на улице или каких-нибудь «таинственных» деталей вокруг этого здания, столь ненавистного для режима господина Тардье…
Конечно, почтенно быть высланным из Франции.
Однако есть и известное «но».
В охранках мира существует такое непреклонное правило: досье высланного «нежелательного гражданина» из какого-либо крупного государства немедленно рассылается в «интеллидженс сервисы» всех стран.
Это называется «communication du dossier» и автоматически ведет за собой всяческие затруднения на въезд в любое государство…[iii]
А мой намеченный «поход» еще далеко не закончен.
Впереди Америка, Голливуд.
Прошу Довгалевского никаких мер не принимать.
Это доставляет ему видимое облегчение.
«Сделаем все через французов!»
Его сотрудник слегка скептически пожимает плечами.
На этом расстаемся.
И тут начинается фантасмагория и калейдоскоп.
И хочется сказать, исказив слова небезызвестного француза:
«Если бы не было моей высылки, ее следовало бы сполна спровоцировать»[iv]; такую атмосферу Парижа, такое обилие людей, невообразимых типов, qui pro quo, такого… «Оффенбаха» я в жизни не видал и вряд ли когда-нибудь еще увижу!
[i] В ноябре 1812 г., когда русские войска преследовали отступавшую из Москвы армию Наполеона, фельдмаршал Кутузов приказал расковать лошадей, чтобы они не скользили по льду.
[ii] 26 января 1930 г. в Париже исчез при неясных обстоятельствах один из руководителей белоэмигрантских организаций, председатель Русского общевоинского союза (РОВС) генерал А. И. Кутепов. Французская и эмигрантская пресса подняла шумную кампанию против советских дипломатов в Париже, обвиняя их в похищении и убийстве генерала. Об этом деле и участии в нем агентов ОГПУ см.: Бон Даниэль. Преступление без наказания («Звезда», 1995, № 2, с. 45 – 78).
[iii] {404} Среди черновиков сохранился конспект еще одного эпизода этого этапа «эпопеи» — разговора Э. в префектуре с господином Ударом (monsieur Oudars): «Виза истекает — не продлим. Хлопотать — о, поп, поп! Безнадежно. Dйcision ministrielle [Решение министра]. — Вы лучше позаботьтесь о транзитных визах. Звонок. “Выездную визу! Et — месье проводит вас до границы”. Я жалею, что я не актер. Как бы я сыграл мосье Удара на сцене! Мосье Удар прав. Где-то уже проскользнула заметка. И уже назавтра бельгийцы отказывают в транзитке».
[iv] Парафраз известного высказывания Вольтера: «Если бы Бога не было, его следовало бы выдумать» («Si Dieu n’existait pas, Il faudrait l’inventer»).
Свободное копирование
