Глава XI
ПЕРЕД ШТУРМОМ
В самый Новый год я получил из Геок-Тепе, от заведующего отделением Красного Креста, князя Шаховского, телеграмму: "Отправляется транспорт раненых сто человек, из них три офицера, прикажите приготовить помещение, пищу". "Сколько же останется войск для штурма, если мы уже теперь, при возведении укреплений, теряем чуть ли не ежедневно по сто человек?" -- думал я, направляясь от одного доктора к другому, чтобы сделать распоряжение о приеме раненых.
3-го января получаю предписание Гродекова: приготовить как можно больше тур, фашин, а также вырубить где только найдется в окрестностях лес, для устройства штурмовых лестниц. Я немедленно приказал рубить все сады около Самурского, разослал копии с этого предписания ближайшим начальникам сборных пунктов, и через несколько дней все было готово и послано в отряд.
Только что я получил это предписание, как получаю следующую телеграмму: "Командующий войсками, предполагая иметь вас во время штурма при себе, приказал быть в лагере под Геок-Тепе к 9-му января". Так я и сделал: сдал укрепление сотенному командиру оренбургского казачьего войска, майору Казанцеву, а сам, с небольшой попутной колонной, выступил в лагерь под Геок-Тепе.
Мы шли совершенно спокойно, по торной дороге, проложенной нашими транспортами. Только в одном месте, около Опорной калы, выскочили было на нас текинцы в небольшом количестве, но вскоре скрылись.
Я знал уже из рассказов раненых офицеров довольно подробно, где наши стоят под Геок-Тепе, как они устроились, знал, что наши траншеи постепенно подвигаются к крепости и что весь лагерь находится под меткими неприятельскими выстрелами. Хотя наши и громили крепость из орудий, но сами они не имели покою ни днем ни ночью. Как я все это хорошо ни знал, но мне чрезвычайно интересно было увидеть это самому лично: посмотреть, как и где поместился отряд? Какие вырыли укрепления? А главное, хотелось узнать, чувствовалась ли в отряде уверенность в счастливом штурме. Конечно, думаю, в Самурском мне было бы гораздо безопаснее остаться, но как же бы я потом мог глядеть на Скобелева и на товарищей? Те все участвовали в штурме, а я, в 10-ти верстах, сидел и ничего не видел! Кроме того, в Самурском меня сильно тяготила ответственность, в случае ночного нападения, тогда как в отряде я ни за что не отвечал. Соображая все это, я очень довольный, что сейчас увижу товарищей, и не заметил, как транспорт приблизился к крепости.
Длинные серые стены Геок-Тепе теперь от меня саженях в семистах. На них нигде не видно живого существа. Теперь уже не то, что во время прежних рекогносцировок, когда стены бывали покрыты мохнатыми папахами, точно громадным меховым воротником. Очевидно, неприятель не может безнаказанно высунуться из-за стены. Она так длинна, что дальний конец ее незаметно сливается с песчаным горизонтом.
Но вот и наш лагерь. Он был не дальше, как в версте от крепости и поражал своей скученностью. Серые войлочные юламейки, врытые в землю, чтобы представить меньше цели для неприятеля, так плотно стоят одна около другой, что издали их трудно различить. Вдоль всей передней линии лагеря тянется длинная траншея. Ее гребень почти совершенно прикрывают юламейки.
Транспорт направляется через лагерь к интендантским складам, а я слезаю с лошади, сдаю ее своему казаку. А сам направляюсь искать Скобелева. Чтобы добраться до него, нужно пройти весь лагерь. Людей что-то не видно. Они, должно быть, все находятся в юламейках. Изредка кое-где солдатик выбегал наружу за каким-либо делом и затем снова вприпрыжку возвращался к себе.
Что бы это значило, думаю, такое безлюдье? В эту минуту с визгом пролетает пуля и ударяется около лошадей, привязанных позади одной юламейки. Вот оно что значит! Ведь здесь не в Самурском. И я поскорей спускаюсь в траншею и направляюсь по ней искать командующего войсками. Дорогой мне очень хотелось хорошенько рассмотреть стены Геок-Тепе, но вал траншеи скрывал, и чтобы увидать их, нужно было искать места, где гребень траншеи пообвалился. Вот я дошел до такого места, гляжу, кругом серо и мрачно. Стены видны теперь гораздо яснее. С них то тут, то там, поднимаются синеватые дымки и раздаются сухие резкие выстрелы. Вправо и влево от меня тянется серая глинистая равнина, перерезанная в разных направлениях нашими траншеями. Гребни их тянулись бесконечными сероватыми змеями. Кругом все было безжизненно, только сквозь обвалившиеся верхушки траншей мелькали солдатские кепи.
Я уже порядочно далеко отошел по траншее от лагеря. Солдат, который указал мне путь, не предупредил меня, что генерал поместился так далеко, а только сказал: "Вот, ваше скоблагородие, пожалуйте ефтой траншеей, тут и увидите генеральскую кибитку, тут рядом и начальник штаба живет".
Отошел еще немного, вижу: рота солдат расположилась в небольшом углублении, возле траншеи; немного дальше виднелась просторная кибитка командующего войсками, обнесенная со стороны неприятеля мешками с провиантом.
Немного далее виднелись конвойные осетины. И солдаты, и осетины, видимо, свыклись с окружающей обстановкой и чувствовали себя здесь как дома. Около кибитки генерала стоял воткнутый в землю значок. Дверь в кибитку отворена, я вхожу в нее. Генерал, пальто в рукава, сидит и что-то пишет.
-- А-а-а, здравствуйте, Верещагин. Ну, что думали ли вы застать нас в таком грустном положении? -- восклицает он, здороваясь. -- Скобелев все еще был под впечатлением несчастных для нас вылазок текинцев.
-- А все-таки мы возьмем крепость! -- говорю я генералу, желая развеселить его сколько возможно. В это время входят еще несколько офицеров, приехавших из Самурского вместе со мной. Скобелев вступает с ними в разговор, а я, откланявшись, иду обратно в лагерь.
Свободное копирование
