Прошло еще два месяца без допросов. Наступил февраль 1951 года. Подполковник, вероятно, все еще ждал ответа из Москвы. Никто меня не тревожил, однако я продолжал находиться в одиночном заключении. Затем последовал очередной ночной вызов. Григорьев сидел за своим столом и перечитывал мои показания. Окинув меня взглядом и вежливо поприветствовав, сказал:
— Садись.
Я сел. Посмотрев на меня, он сказал:
— Пришел ответ из Москвы и, к сожалению, отрицательный. По мере того, как он произнес эту фразу, я заметил его явное неудовольствие. Я же с облегчением вздохнул. Они все-таки не доверяли мне. Это были уже хорошие новости, вполне меня удовлетворявшие, так как я бы всё ровно не стал бы работать на них. То была идея подполковника, но она не нашла поддержки.
Затем опять последовал десятидневной перерыв. На следующем допросе я увидел прокурора, сидевшего рядом с подполковником. Мне официально было объявлено, что следствие завершено. После ухода прокурора, Григорьев сказал:
— Это наша последняя встреча. Я записываю общее заключение по следствию. Если пожелаешь, можешь ознакомиться с делом, пока я пишу. Не торопись. У тебя достаточно времени.
Он пригласил меня сесть напротив его стола. Мне было предложено посмотреть все документы, подшитые в трех толстых папках, что были собраны за почти полуторагодичный срок допросов, затем подписать форму № 216, завершающую мое дело. Я медленно и внимательно прочитал все материалы дела. Читал их дикие обвинения в преступлениях, которых я не совершал. Вопросы следователя не содержали какой-либо правды. В деле отсутствовали реальные доказательства, кроме ложных признаний моей творческой фантазии, полученные в результате методов избиения и ведения следствия, а также путем голода, холода, бессонниц и угроз. Выдуманные обстоятельства, секретные встречи, полностью искаженные ответы на вопросы...
Все материалы внешне выглядели так, словно я признал свою вину в совершении преступлений, которых не было и в помине. Достаточно было надуманной фантазии авторов допросов от начало и до конца. И как могло случиться, что я все это подписал?
В деле присутствовали записи допросов друзей. Их показания была направлены против меня. Так, мой школьный товарищ Борис Огородников заявил, что меня часто видел в компании с Пэтчем и наблюдал, как мы вели длительные беседы. Его, по всей вероятности, также заставили подписать эту ложь. Были и другие лица, которых я меньше всего мог подозревать в грязных обвинениях. И там находились записи о допросе Наташи.
По всей вероятности, после моего ареста, ее допрашивал Григорьев о наличии моих связей с господином Пэтчем. Она подтверждала наши, якобы тайные встречи на квартире у Лоры Паничкиной с Кульвером Глайсоном, причем содержание тех встреч было совершенно извращено. Она также подтвердила якобы имевшие место мои секретные и многочисленные встречи в квартире Пэтча, рассказывала о деталях моих попыток бежать из Дайрена морем на джонке. Она сообщала МГБ. что вес мои документы, визы, драгоценности хранятся в квартире сестры Сары на Кайда-Чо. А журнал Тайм мне давал Пэтч.
В конце одной из папок нашел перечень конфискованных вещей в квартире сестры. Документ был подписан Сарой и Филом. Мой сундук со всем содержимым, включая журналы Тайм, якобы, принадлежавшие мне, был конфискован МГБ. Я также впервые прочитал текст ордера на мой арест подписанного капитаном-следователем в Порт-Артуре. В самом конце папки прилагался перечень обвинений.
Следует указать и на один важный документ, также приложенный к делу. Подполковник Григорьев сдержал слово и признал факт моего отказа от всех раннее сделанных заявлений и о том, что все записи ответов в протоколах допросов были ложными и всего лишь домыслами моей фантазии. Как джентльмен, он также записал, что мои признания были буквально выбиты из меня из-за опасений новых жестоких наказаний.
После того как я прочитал документы, Григорьев спросил меня:
- Ты полностью ознакомился с делом?
- Да, - сказал я. - Весьма привлекательное дело, годится для кино, не так ли?
- Подпиши свою фамилию здесь.
Он передал мне форму № 216 на подпись, которая завершала дело, и гласило, что дело подлежит рассмотрению в суде. Я взял бланк и написал, что все изложенное в папках - фальшь и всего лишь мои фантазии, полученные в результате незаконных методов следствия. Я полностью отрицал все предъявленные обвинения и утверждал, что не виновен в каких-либо преступлениях против СССР. Расписавшись, передал форму Григорьеву. Прочитав мою приписку, он покачал головой и улыбнулся. Затем он поднялся со своего кресла, мы посмотрели друг на друга и церемониально поклонились. Григорьев, как бы по дружески посмотрел на меня, заранее зная мою судьбу. Но он молчал и не собирался рассказывать подробности.
- Можешь идти сейчас, - сказав эти слова, вызвал конвоиров. Я взглянул на него, считая, что больше никогда его не увижу.
- До свидания, - промолвил я.
- До новой встречи, - ответил он.
В его словах было больше пророчества, нежели он ожидал. Пять лет спустя, в 1956 году, мы встретились опять, но в совершенно иных условиях, в здании КГБ города Хабаровска.
Свободное копирование
