Тель-Ашер - 2

Хотя я и не продвинулся в изучении иврита, поход был замечательным. Ничего похожего на комфортабельное путешествие в машине с Розенбергами. Настоящий поход без всяких удобств. Мы посмотрели большую часть центральной Палестины, идя по колеям, карабкаясь по тропам каменистых холмов, срезая путь по долинам. Везде мы находили ночлег и чувствовали себя как дома. Это Букаланик сделал поход таким замечательным. Худой и крепкий уроженец Бессарабии, что на границе России и Румынии[1], он был прекрасным гидом. Куда бы мы ни пришли, ему все было там известно - геология, археология, история.

Поход запомнился по нескольким причинам. Прежде всего, я встретил человека, с которым наши пути пересекались в важные моменты моей жизни и который до самой его смерти в 1975 году, оставался моим близким другом. Это был мой земляк, канадец, Джо Эйзен, переехавший в Палестину в 17 лет, в 1930 году. Впоследствии он изменил имя на Иосиф Эйтан, и под этим именем фигурирует в значительной части моего повествования.

Иосиф из племени рыжих евреев. Точеный профиль, толстые всклокоченные волосы, высокое и плотное тело делали его похожим на разбойного викинга. Он был редким идеалистом. Мы познакомились, когда он только что прибыл в Палестину в группе североамериканской секции движения Хашомер Хацар (Молодой Гвардии). У него были намерения основать киббуц, и, действительно, вскоре после нашего знакомства его группа, первая из Северной Америки, организовала независимый киббуц «Эйн Хашофет». Этот киббуц стал частью федерации Хашомер Хацар, вместе с другими киббуцными движениями давшей много рекрутов, образовавших Пальмах – еврейские штурмовые формирования, отважно сражавшиеся в 1948 году в Войне за независимость.

Во время этой войны наши пути снова пересеклись. До того он служил в еврейской бригаде Британской армии, где дослужился до майора. В 1947 году мы встретились в Канаде, куда его послало командование Хаганы для организации закупки оружия. Позже, в 1948 году, он служил под моим началом в седьмой бригаде, где стал начальником штаба, а впоследствии, сменив меня, - командиром бригады. В 1973 году на встрече однополчан я был его гостем.

Мы были тесно связаны, я надеюсь, были духовно близки и делали большое общее дело. Мы были сверстниками, приехали из одной страны, что особенно нас объединило. В то время, да и сейчас, большинство палестинских евреев были либо из Восточной Европы, либо с Ближнего Востока. Причину понять нетрудно: положение евреев в этих странах заставляло их искать новый дом. Жизнь евреев Северной Америки была много лучше. Поэтому иммигрантов оттуда всегда было мало. Многие из них играли важную роль в развитии страны, но в процентном отношении составляли незначительную часть еврейской общины.

Я хорошо понимал, что мой багаж, мой опыт, моя подготовка были совсем непохожи на то, чем обладали остальные жители Тель-Ашера. Но, тем не менее, несмотря на эти различия, на трудности в общении на первом этапе из-за отсутствия общего языка, меня не считали аутсайдером. После первых недель «испытания мотыгой», когда я показал, что могу выполнять дневную норму не хуже остальных, что я могу и хочу переносить тяжелые условия, я был принят в коллектив как равный. Канадское же происхождение делало меня в их глазах просто другим евреем из еще одного уголка света. Мои североамериканские особенности стали еще одним развлечением, когда я с особым старанием спел несколько американских песен в манере Эла Джолсона.

Я, конечно, должен был отвечать на множество вопросов о политической ситуации в Канаде и США, о тамошних евреях, о перспективах американской поддержки сионистского движения. Серьезный интерес к этому весьма характерен для моих друзей в Тель-Ашере. Они были дьяволятами и могли протанцевать полночи, но при этом умны и хорошо информированы, демонстрировали жгучий интерес к текущим проблемам. При широком диапазоне мнений все яро поддерживали различные лейбористские фракции и решительно противостояли партиям правого крыла. В то время я только начинал знакомство со сложной политической ситуацией и если находил одну крайность в Тель-Ашере, то другую – у моих родственников Кахане.

Первый раз я встретился с семьей Кахане вскоре после приезда в страну. Сестра моей бабушки Миллер была замужем за Эфраимом Кахане, наиболее замечательным из них, возглавлявшим эту необычную семью. Эфраим уехал из родной Австрии, подравшись с офицером, оскорбившим его мать. Он добрался до Палестины старомодным способом – прошел пешком всю пустыню из Египта. Во время Первой мировой войны он и его семья работали на британскую разведку, передавая информацию о турецкой армии, оккупировавшей в то время Палестину. Эфраим был арестован и избежал казни в Яффо только благодаря войскам генерала Алленби, взявшим город. Ему повезло больше, чем некоторым нашим родственникам. Иегошуа и Мендель Ханкин были арестованы и турки подвергли их пыткам палочными ударами в безуспешном стремлении сломить. Нааман Белкинд, племянник Израиля Белкинда, был повешен в Дамаске за шпионаж.

Я часто бывал в семье Кахане. Вскоре почти сравнялся ростом с ними и четырьмя их сыновьями, особенно с двумя младшими, близкими мне по возрасту. Элияшу позже оказал мне большую помощь в рискованных закупках земли. Бениамин, в комнате которого я спал во время своих визитов, принял геройскую смерть в Войне за независимость 1948 года. Он был летчиком и на своем безоружном "Пайпер Кабе"[2] увел эскадрилью египетских истребителей от колонны израильской пехоты. Когда арабские самолеты настигли его и сбили, у них кончалось горючее, что вынудило их вернуться на базу. Колонна была спасена ценой жизни Бениамина. В Эйлате на берегу залива Акаба, есть монумент в его память.

Это через них я впервые познакомился с еще одним аспектом политической жизни. В то время существовали две главных политических группировки: правые Ревизионисты и Гистадрут (лейбористы). Между ними были значительные разногласия, которые достигли пика в тот момент, когда лидер лейбористов Арлозоров был убит на тель-авивском пляже. Лейбористские руководители подозревали ревизионистов в провоцировании убийства, ревизионисты горячо протестовали, дебаты были яростными и шумными.

Еще не до конца понимая сложность политической сцены, я был крайне расстроен этой враждой. Чувствуя, что именно сейчас евреи должны быть едины, я нашел оригинальный способ демонстрации своего неприятия нынешнего бессмысленного раскола. Бениамин был ревизионистом, и я иногда, сопровождая его на собрания, надевал кепку с эмблемой Хапоела, лейбористского спортклуба. Однажды я сделал наоборот и пришел в монолитно лейбористский Тель-Ашер в ревизионистской кепке. Меня хотели линчевать. Добрые намерения восстановить еврейское единство не были одобрены ни одной из сторон.

Такая рискованная политическая деятельность не была сильно успешной, однако, больше мне не на что было жаловаться. Жизнь в Палестине определенно была замечательной. Почти не чувствуя, я претерпевал существенные изменения. Всего лишь несколькими месяцами раньше, живя в роскоши, я имел все, что только мог себе представить: прислугу, машины, лошадей, карманные деньги. Единственной физической нагрузкой был спорт. Теперь, в Тель-Ашере, - многочасовая работа под палящим солнцем и скудный рацион - за неделю я съедаю меньше мяса, чем за обедом у матери.