VIII
Часов в двенадцать вахтер принес платье, пришел дежурный офицер, уже другой, другого полка, и я пошел опять в экспедицию. Тот же Горянский выложил передо мною две известные мне прокламации: к солдатам и к крепостным людям, разумеется, придерживая их слегка.
При этом он сказал мне:
-- Костомаров показывает, что он взял эти рукописи в квартире студентов Петровского и Сороки.
Это меня очень смутило возможностью новых компрометирующих показаний.
Может быть, это и глупо было с моей стороны, но опасение худшего заставило меня сказать, что только одно из этих воззваний мог он взять у Сороки, а другое получил от меня.
Когда я указал на строчки, написанные мною в прокламации к солдатам, Горянский был, по-видимому, удивлен.
По их соображениям выходило (вопреки показанию Костомарова), что, напротив, прокламация к крестьянам написана моей рукой.
Вот и все почти, что произошло в это свидание. Да, я забываю одно.
Накануне я видел в экспедиции взятые у меня коробки с бумагами еще завязанными и запечатанными. Теперь не было на них уже ни бечевок, ни печатей и все из них было, по-видимому, выбрано. Это я заметил тотчас, как вошел, и тотчас же спросил Горянского, почему не призвали меня и не распечатали этих коробок при мне. Я мог бы при этом кое-что объяснить. Да к тому же для чего иначе было прикладывать к коробкам мою печать?
Горянский принял при этом несколько торжественный вид, насколько это было возможно при его фигуре, и заметил с гордостью:
-- Вы забываете, господин Михайлов, что здесь канцелярия его величества. Печать ваша не имеет здесь значения.
И я-то наивен! Как будто не знал, что тут-то именно и письма специальным образом подпечатываются.
Свободное копирование
