Из дневников "пропавшего без вести" - 7

14 апреля, суббота, 3 ч. 30 мин. утра. Я только что успел записать эти слова и еще сидел за столом, разбирая какие-то бумаги, как мои опасения нашли себе страшное, потрясающее подтверждение. Сначала за окном дважды резко тявкнули зенитные орудия, и почти тотчас же раздалось гудение самолета. В комнате не спали лишь мы двое: я и Клавдия Викентьевна, гладившая на столе напротив меня белье. Словно по команде мы оставили наши дела и бросились будить: я – Лялю, она – Анатолия Ильича[1]. Но едва Ляля успела сесть в постели, еще не поняв, в чем дело, как все мы услышали свист бомбы, в комнате все задрожало и посыпалось, и волна воздуха рванула по ушам. В одну секунду наше общежитие оживилось: захлопали двери, закричали женские и мужские голоса, по лестнице затопали десятки ног. Анатолий Ильич выключил свет.

– Одевайся, одевайся! – торопил я Лялю, пытаясь разыскать во тьме ее одежду.

Но одеться нашим женщинам не удалось. Вслед за первой бомбой где-то совсем рядом завизжала следующая; потом еще, еще и еще, так что мы моментально потеряли счет взрывам и выстрелам. Кругом все дрожало и гудело, словно при землетрясении. Стекла из окон вылетели, и по комнате ходили волны воздуха. Мы лежали на полу, на койках, прижавшись друг к другу, ожидая каждую минуту, что вот-вот наступит наша очередь и все будет кончено.

Несколько секунд, в течение которых проходила первая волна, показались нам вечностью. Наконец настала пауза. Мы вскочили и стремительно бросились вниз – в полуподвал нашей виллы. На мне был только пиджак и брюки, на Ляле – лыжный костюм. Нечего было и думать о том, чтобы захватить с собою вещи или бежать в бункер, потому что не успели мы спуститься вниз, как все началось сначала. Это был буквально смерч, вихрь бомб. Здесь, внизу, было еще теснее и тревожнее, чем наверху. Единственная комната, которая именуется «убежищем», была забита до отказа. Нам и еще многим пришлось сунуться в узенький коридор, где люди лежали и сидели, скорчившись на полу, пряча головы в колени. Одни плакали, другие молились, третьи вскрикивали при каждом новом взрыве. Снова и снова сыпалось стекло, хлопали двери, волнами врывался и уходил холодный воздух, ударяя в уши. Сколько это продолжалось – не могу сказать, быть может, полчаса, быть может, – семь, восемь минут. Я воспользовался новой паузой, чтобы подняться в комнату и принести Ляле шубу, себе – пальто, Люде – ботинки и носки.

Наконец все стихло. Трясущиеся, бледные, с расширившимися зрачками люди, осторожно и пугливо озираясь, стали выходить на улицу. Нам представилось ужасное, непередаваемое зрелище. На дворе было светло, как днем. Вся юго-восточная часть города от Dammtor’a и Hauptbahnhof’a[[2]] пылала. Время от времени еще раздавались взрывы бомб замедленного действия. Было холодно, зловеще, в озаренном пламенем пожаров небе то и дело вспыхивали грозные зарницы. <…>

Пишу при свете самодельного светильника. Электрического тока нет. Воды нет. Стекла выбиты, и в комнате гуляет ветер. Очень холодно.

Все это, надо полагать, – только начало.

5 ч. вечера. Несмотря на то, что количество самолетов, участвовавших в ночном налете, было не очень велико, он причинил городу страшный ущерб. По заявлению гамбуржцев количество жертв так велико, что уступает лишь самому крупному налету летом 1943 г., когда уничтожено было полгорода. Налет был страшен своей внезапностью и тем, что были сброшены по преимуществу люфтмины колоссальной разрушительной силы. Кроме того, бомбардировке были подвегнуты самые нетронутые жилые кварталы (в том числе, наш – Альстерский) и центр города. Большинство убитых были застигнуты смертью на улицах по пути в убежища. В районе Dаmmtor’a убитых и раненых собирали всю ночь. Здесь упало около 16-ти люфтмин и бомб, и как раз силою их разрывов были выбиты стекла и двери в нашем доме. Какова же должна была быть эта сила, если учесть, что ближайшие мины упали на расстоянии 350-400 метров от нас. Там, где они падали прямо в дома, – картина разрушения неописуема. Шестиэтажные дома превращены в груды щебня и камня; бетонные столбы со свинцовыми трубами внутри свернуты в спираль; вековые липы и вязы сломаны словно вихрем, а с самих стволов, толщиною в три обхвата, содрана вся кора, содрана так чисто и аккуратно, словно над этим трудилась всю ночь сотня плотников. В одном только шестиэтажном доме, находящемся недалеко от нас, в который было прямое попадание, – девяносто человек убитыми. Это зафиксировал муж нашей хозяйки – полицейский врач.