Записки графа Е. Ф. Комаровского - 8

Я приехал в Лондон прямо к нашему министру, графу С. Р. Воронцову; сверх депеш я привез к нему партикулярное письмо от графа Безбородки, в котором он просил посланника принять меня под свое покровительство. На другой день мне сказывали чиновники посольства, что когда граф Воронцов прочитал привезенные мною депеши, то сказал:

— Комаровский привез старые газеты, видно, графу Безбородке хотелось познакомить его с Лондоном.

Какую я нашел разницу между Парижем и Лондоном! Там, кажется, всякий день праздник, а здесь никогда; там, по улицам ходя, поют и веселятся, а здесь ходят в глубоком молчании; это правда, что я в Париже был летом, а в Лондон приехал в глубокую осень; там я видел зато всякий день солнце, а здесь от каминов, в которых горит каменный уголь, образуется премрачный туман, так что иногда в полдень должно зажигать свечи, и белье делается черным. Вероятно, сей мрак производит в Англии сплин — болезнь, в других землях, кажется, неизвестную, — и очень часто в газетах читаешь о самоубийствах. Молодому человеку особливо должно, по мнению моему, побывать прежде в Лондоне и потом уже ехать в Париж, ибо сравнение всегда будет в пользу последнего.

Лондон имеет большое преимущество против Парижа в рассуждении чистоты улиц; там прекрасные тротуары перед каждым домом, кои обливают водою ежедневно, и потому грязи на них никогда не бывает; для пешеходов это великое удобство. В Париже напротив, как известно, улицы узкие и прегрязные, а высота домов делает, что в некоторые солнце вовсе не проникает.

В Лондоне есть обыкновение очень покойное: через объявление в газетах можно все получить, что ни пожелаешь, даже некоторые находили себе невест и женихов. Мне хотелось употребить время пребывания моего в Лондоне, чтобы выучиться по-английски. Я воспользовался сим посредством газет, вызывая желающих принять меня к себе в пансион. Через несколько дней я получил множество записок. Я решил войти в дом к одному лингвисту, жившему в Нюман-стрит, Оксфортроуд, под № 38. Он был родом француз, фамилия его Тогажо, но с малолетства жил в Лондоне. Я предпочел его потому, что он удобнее мог мне объяснить правила языка, но я ошибся: в английской семье я бы гораздо более успел. Я платил две гинеи в неделю и две гинеи заплатил единовременно как вступительную плату; я имел особливую комнату, общий завтрак и обед.

Скоро после моего приезда в Лондон было открытие парламента. Я видел короля Георга III, едущего в восьмистекольной раззолоченной карете, заложенной в восемь изабеловых лошадей. Напротив его сидел первый министр Питт. Впереди и сзади кареты ехал конвой конной гвардии, но сие не мешало, однако же, нескольким мальчишкам из многочисленной толпы людей, бегущей за каретою, бросать иногда грязью в оную. Заседания парламента были тогда весьма интересны, и стечение зрителей всегда чрезвычайное. Они открылись процессом, делаемым Гастингсу, бывшему вице-королем в Индии, за жестокости и употребление во зло его там власти. Знаменитые ораторы оппозиции, Фокс, Борг и Шеридан, истощали все свое красноречие на обвинение Гастингса, но он был оправдан.

Я ходил смотреть в Вестминстерском аббатстве монумент лорда Чатама, отца Питта, который представлен говорящим речь в парламенте против войны с Соединенными Штатами.

Мне случалось быть несколько раз в Ольдбели, так называется уголовный суд, где судятся все преступники; сей суд открывается три раза в год и продолжается до тех пор, пока есть подсудимые. Посреди присутственной комнаты находится род амвона, на котором становятся подсудимые; на столбиках, прикрепленных к амвону, утверждено зеркало, обращенное к свету окошек таким образом, что лучи света, падающие на зеркало, отражаются на лице подсудимых, стоящих лицом к судьям; сим способом они видят все изменения, в чертах подсудимых происходящие. Чтобы обвинить, необходимо нужно показание трех свидетелей; судья делается тогда, так сказать, адвокатом подсудимых, ибо он старается разбить в словах свидетелей. Когда же доказательства так ясны, что сделанные преступления не подлежат никакому сомнению, тогда отдается дело на заключение присяжных. Они уходят в другую комнату. Эта минута самая интересная: когда отворяются двери, присяжные входят в присутствие, и приговор состоит в одном слове: «виноват» или «не виноват».