К Мише - 1

72 К МИШЕ

Родители ничего не знали о нашем переводе в Черняховскую больницу и были очень удивлены, приехав навестить нас в Днепропетровск. Свидание с мамой в таком далёком от Кривого Рога Черняховске для меня и Миши стало полной неожиданностью. К моему приходу Миша уже сидел в уютной маленькой комнате и разговаривал с мамой. Медсёстры привели нас сюда и беседовали не обращая ни на что никакого внимания.

— Не больница, а детский сад, — рассказывал маме брат.

После «лечения» в Днепре он отошёл и выглядел теперь хорошо.

— Утром оладьи с чаем подают, в обед — котлеты. Зэков-санитаров даже самый завернутый больной не боится и может обругать их или послать подальше. Мне врач здесь все лекарства отменил и обещал скоро выпустить на работу.

— Я от Бориса письмо получила, — начала нам всё рассказывать мама, — он пишет, что его пребывание на «химии» в Сыктывкаре скоро заканчивается и хочет приехать в Кривой Рог. Домой на Урал не поедет. Отец у него давно погиб, а его мать, большой партийный начальник на заводе, от него отреклась, мол, ей не нужен сын-изменник Родины. Правда, она предложила ему разменять свою квартиру, чтобы у него было где жить, но Борис отказался, сказал, что даже писем ей больше писать не будет, а Анатолий в лагере сидит.

— В каком лагере? Он же с Борисом на «химии» вместе был,-удивились мы.

— Как, разве вы не знаете, что он там женился и подрался со своей новой женой? — удивилась мама.

Мы знали, что женщины влюблялись в Толика сразу и отдавались ему целиком в первые минуты знакомства. Он всегда сразу женился официально и обзаводился детьми, но вскоре у него уже был новый роман и снова женитьба и дети и так много, много раз. Толик даже не помнил имён всех своих детей, а когда мы из нашего дома в Кривом Роге уехали в Карелию, чтобы перейти через границу, одна из его жён написала на нашей двери большими буквами: «Толик! Вернись домой!»

— Так вот, — продолжала рассказывать мама, — в Сыктывкаре после драки суд ему добавил ещё один год срока, теперь он выйдет на свободу только летом 1978 г. А из Петрозаводского КГБ я получила уведомление, что могу забрать взятые у вас при обыске магнитофон и транзисторный приемник. Правда, КГБ сообщило, что все ваши сорок кассет с музыкой были уничтожены как идеологически-вредное западное искусство и ту фотографию, где вы с Мишей цепь себе на шею надели, они тоже посчитали антисоветской и порвали, — добавила мама.

Потом я и Миша стали сравнивать две спецбольницы, поначалу насторожив наших медсестер. Я думаю медсёстры никогда в жизни не слышали столько хороших отзывов о Черняховской больнице и это наверняка льстило им.

— Здесь вас и держать долго не будут, — вступила в разговор Мишина медсестра.

Час свидания пролетел очень быстро. В Черняховске можно брать свидание хоть каждый день, но только на один час. На прощание мама обещала ещё поговорить с начальником больницы Белокопытовым, чтобы узнать как нам долго придется здесь быть. Утром мама снова пришла, сообщив очень хорошую новость, что в больнице мы пробудем год или два, не больше и что после ноябрьских праздников меня переведут в первое отделение к брату.

Прошли ноябрьские праздники, которые я перенёс значительно легче, чем в Днепре и хотя обед здесь был обычный, он был во много раз вкуснее, чем праздничные макароны по-краснофлотски там. Радио здесь тоже не донимало, больные включали его, если там звучала хорошая музыка, можно было ходить по коридору или смотреть телевизор до самого отбоя.

— Собирайся, в первое отделение пойдёшь. Там тебя брат ждёт, — обрадовала меня медсестра.

Первое отделение находилось на первом этаже. По обе стороны коридора располагались палаты, в одной из которых ждал меня Миша. В палате было пять кроватей, большое окно, на подоконнике в цветочных горшках цвели цветы. Трое больных были на работе за пределами больницы. В отделении мы могли смотреть телевизор или прохаживаться по коридору, но нам хотелось побыть вместе и поговорить о невероятных событиях, которые происходят с нами здесь.

— Ты знаешь, я об этой больнице ребятам в Днепропетровск написал, даже от них уже ответ получил. Они мне не верят, просят написать поподробнее.

— А как в Днепре твоё письмо пропустили? — удивился Миша.

— Я написал на имя знакомого зека с кухни, а он догадался передать письмо кому надо.

Ближе к вечеру меня вызвал к себе в кабинет завотделения Жеребцов Дмитрий Фёдорович. Беседа была недолгой. Врач не задал мне ни одного вопроса о переходе границы.

— Почему вас перевели в нашу больницу? — спросил он строго.

— Не знаю, но мы были не первыми, кого уже вывезли из Днепропетровской больницы.

— Как думаешь вести себя здесь? — спросил он, пристально глядя мне в глаза.

— Постараюсь выполнять всё, что от меня будут требовать и, если разрешите, буду очень рад выполнять какую-нибудь работу.

— Ладно, иди, — строго закончил он разговор.

Как ни странно, при всей своей внешней строгости врач отнёсся ко мне весьма благожелательно. Он отменил мне все лекарства! Вялость от тизерцина стала быстро проходить. Мир в моём сознании становился реальным, я снова обретал сам себя и больше не задумывался откуда восходит Солнце.