У бауэра - 9

Через год я уже сравнительно неплохо разговаривал, но понимал, что говорят лучше. И хозяева были довольны, что я приказы понимаю правильно и делаю так, как они хотят. Хозяин уже несколько раз посылал меня в Месскирх по делам хозяйства, и я выполнял всё, как надо. Ездил в Месскирх на лошади, запряжённой в коляску. Теперь узнал другую дорогу к городу более близкую. Проезжая через другие сёла, видел такой же порядок во всём: поля качественно обработанные, ни одного сорняка не найдёшь. Меня очень удивило вот что: земля здесь необыкновенная – одни камни, то есть камней больше, чем земли, а всё растёт, как на настоящей земле, и урожаи хорошие.

Работа в хозяйстве была разная: пахал, сеял, собирал урожай, обмолачивал, ездил на мельницу молоть зерно на муку, косил траву, собирал сено, солому, работал в лесу вместе с хозяином по заготовке дров. Собирали в лесу опавшие листья и возили домой – они шли на подстилку животным. Ну, и вся работа по хозяйству дома. Это работа ежедневная: кормить, поить животных, очищать стайни от навоза, чистить скребком и щеткой коров и лошадей. Ещё приходилось вывозить навозную жижу. Она от скота стекала в цементированную яму. Над ней был настил, а на настиле навоз, который ежедневно выносили из стайни. Навозную жижу с помощью центробежного насоса высасывали из ямы и наполняли большую, лежащую на телеге, бочку. Её вывозили на поле и разливали – это было хорошее удобрение. Навоз разбрасывали по полям, где растут злаки, а навозную жижу на поле, где растёт трава для корма скота: клевер, вика, чечевица и др. Вывозили на поля удобрения в одно и то же время. Так делали все хозяева.

У крупных (зажиточных) крестьян или у тех, у кого не было сил обрабатывать землю – были иностранные работники. В Буххаиме были двое русских: Я и Кулябин Георгий Евдокимович из города Свердловска. Он был старше меня. Трое украинцев, двое молодых и один – лет сорока пяти или старше (он из Полтавской области). Ещё было пять или шесть поляков. Ко мне в свободное время чаще всего приходил молодой поляк Юзик, ему было лет 18-19. Очень живой, словоохотливый паренёк. Родителей своих он не помнил. С раннего детства воспитывался у монахов. Русский язык не знал, но быстро начал понимать. Объяснялись мы на мешаных трёх языках: русском, польском и немецком. Он старался мне вдолбить польские слова, а я ему русские, переводили через немецкий. Он очень ненавидел фашистов. Реже ко мне заходил Степан, он тоже молодой, родом из Западной Украины. Мне он не симпатизировал, был какой-то склизкий. «Мягко стелет, жестко спать»,- говорят про таких. Много говорил, но верить ему было нельзя. Я бы такого в разведку не взял. К нему я всегда относился настороженно. Говорил с ним мало, а больше слушал. В критически опасные минуты такой человек мог предать самых близких друзей.

Мы подневольные работники имели очень мало свободного времени. Только в воскресенье и то не весь день, а в промежутки между кормлениями скота: с 9час. до 12-ти, с 2х до 5-6 - ти дня , с 8 до 11 вечера. Уходить из села было запрещено, но ходить к друзьям в селе дозволялось. И все же, несмотря на все запреты мы тайно пробирались в другие сёла, чтобы увидеть и поговорить с земляками. Часто они проникали к нам. Хорошо, что местность ровная, пересечена лесистыми холмами и оврагами. Я постепенно начал прощупывать всех знакомых: русских, украинцев, белорусов, поляков с целю выявления надёжных товарищей, чтобы агитировать к побегу. О побеге к своим, сражающимся с фашистами, я не думал, так как это было невозможно. А вот побег в нейтральную страну Швейцарию – это другое дело. Как то в одно воскресенье, сидя с «надёжными» я стал их наводить на мысль о побеге, но меня перебил пожилой украинец из Полтавы и спросил:

- А ты случайно раньше не служил в НКВД? Что-то твоя речь тем пахнет. Не агитируй, никуда мы не побежим.

Я был огорошен. Я думал, что этот пожилой человек, испытавший в жизни немало невзгод, да и имел большой жизненный опыт – первый согласится, а тут получилось обратное. Я клял себя, что начал так быстро приводить план в действие, плохо изучив каждого. Вообще в тот вечер никто не изъявил согласия.