За границей - 26

Корфу, 21/9 февраля.

 Погода изменилась, поднялся ветер, и мы, натерпевшись отвратительной качки, теперь, к радости своей, очутились в прелестном Корфу.

 Несмотря на усталость от морского путешествия и на то, что я, не отдохнув, ездил по окрестностям города,-- мне не спится; уже четыре раза часы, пробив свой час, проиграли тихо и дремотно, как далекое воспоминание, какой то старинный танец. Много скопилось в голове чувств и впечатлений... К приятному, к развлечениям постоянно примешивается какое-то чувство, сжимающее сердце по Ольге. Любовь ли это? или уже привычка и только?..

 ...Картины сменяются картинами; мысли -- мыслями; страны и народы проходят один за другим...

 Под окнами проходили, распевая, хоры, лаяли собаки. Я чрезвычайно доволен своим помещением, хотя не люблю гостиниц. На этот раз комнаты были не трактирные, а домашние и напоминали комнаты во флигеле какого-нибудь небогатого русского помещика. Все как будто обносилось. Мебель разнокалиберная, обтянута старым ситцем, очень простым, или старою шерстяною материею. Ковры старые; окраска стен клеевыми красками во всех трех комнатах была самая деревенская. Одна комната цвета перлового, другая зеленого, третья желтого; все три -- с голубыми дощатыми потолками. На комоде и столиках расставлены засохшие букеты, маленькие зеркала, множество всяких безделушек, которые могла собирать бабушка как воспоминание путешествия, или это подарки детей: лошадки, собачки дрянной работы и разбитые; камешки, раковинки. На столике в углу, под маленьким стеклянным колпаком, стояли крошечные, едва заметные часики; другие висели на стене, тоже небольшие и испорченные, и наконец часы на комоде, с меланхолическим боем и музыкой.

 Виды кругом города прекрасные, везде сады, апельсинные рощицы, и в них какая-то нега и прелесть. Я невольно вспомнил русскую поговорку "столько же понимает, как свинья в апельсинах", и убедился, что поговорка не верная, когда увидел в саду груды апельсинов и тут же свинью, с удовольствием пожирающую их. Теперь именно идет сбор апельсинов, лимонов и слив; миндаль в цвету. Я рвал нарциссы, бенгальские розы, левкои -- и все это, когда у нас 8-е февраля и земля еще не пробудилась от зимнего сна.

 ...Давно звонили колокола; на комоде часы сыграли марш; всюду слышен говор, настал день, а ставни у нас еще не отворены; точь-в-точь как во флигеле помещичьей усадьбы, где это делается, чтобы не потревожить приезжих гостей. Наконец мы сами должны были отворить окна, чтобы взглянуть на день.

 Сочувствие к нам греков, славян и албанцев всеобщее. Мне это говорили везде: в Австрии, в Вене, Триесте, в Корфу. Сам я убедился случайно, что значит имя русского для славян и греков, а именно сегодня, когда рисовал албанца. Он хотел уйти, постояв недолго для натуры, но, услышав, что я с братом говорю по-русски, и удостоверившись, что у нас на груди кресты и мы точно русские, остался; радовался, что мы свои, и высказывал свое желание истребить англичан и турок. А мы?.. от всех сторонимся в угоду немцам и англичанам. Время уходит, и славяне, албанцы, греки и другие наши единоверцы потеряют в нас веру и одичают под игом деспотизма и магометанства.

 Песни стройно раздаются хором; толпы гуляют по улицам с песнями, а ночь теплая, как у нас летом.

 Англичане здесь сильно укрепились. Греки желают присоединить Корфу к Греции, но англичане согласны отдать ионические острова -- но не Корфу. Они не покровительствуют республике, владеют островами; и пушки их, глядящие с укреплений, готовы всегда разгромить город. Англичане знают, что к ним всеобщая ненависть жителей и сами говорят, что у них один друг -- пушки.

 Я писал отцу в Петербург 21/9 февраля 1858 году из Корфу:

 Поздравляю тебя, любезный Папенька, с завтрашним днем рождения брата Алексея. Мы, благодаря Богу, хорошо доехали до Корфу, а сегодня едем в Афины. Тут так мало времени, что, право, едва достало на письмо. Море укачало нас обоих с братом, его менее, меня больше. Приехав, мы, не отдыхая, отправились по окрестностям, рвали гиацинты, нарциссы, апельсины. Кругом разбегаются глаза, хочется и погулять, и послушать греческое богослужение, посмотреть иконы, оглядеть укрепления и пр. Удивительные виды на каждом шагу, и я здесь кое-что работал. К числу всяких впечатлений прибавилось сегодня еще одно, очень сильное -- это здешняя тюрьма. Что это за заведение?! Много, много можно и должно о нем поговорить; сколько тут рождается психологических идей, и задумаешься не на шутку. Что за физиономии, что за преступления, и как их здесь исправляют. Но это еще не идеал, как находят другие; и я полагаю, что можно сделать тюрьму еще лучше и еще действеннее; но об этом надо писать целые диссертации, чтобы защитить и пояснить свое мнение. Брат занят и решительно не имеете времени писать, тем более что мы сейчас отправляемся на пароходе.

 Дошла до нас речь Кокорева, которая ни мне, ни брату не понравилась. Откупщик и откупщик, так и виден из-под честной мантии.

 У меня явилось здесь сочувствие к грекам. Они нисколько не похожи на Бенардаки и ему подобных "аки": народ энергический и относится к нам с полным сочувствием, а также славяне и албанцы, и мне стало ясно желание Англии восстановить Европу против нас.

 До другого более удобного времени. Прощай, любезный Папенька, целую тебя крепко. Желаю тебе здоровья и прошу твоей молитвы за нас. Целую братьев. Брат целует тебя крепко и братьев.

 Твой сын Лев.