В крепостной деревне - 33

XIV.

 Приехав на перекладной в Киев, я отправился обедать к знакомому мне губернатору Гессе {Бывшему Черниговскому губернатору.} и, кудивлению, встретил товарища своего по Пажескому корпусу Михаила Ростовцева. Мы сели рядом и, разговорясь с ним, я узнал, что он едет в Севастополь, посланный туда военным министром. Я высказал, как он счастлив, что увидит все происходящее в Крыму на месте, а не так, как мы, узнаем очень поздно и урывками из газет. Ростовцев предложил мне ехать с ним; у него была коляска и курьерская подорожная по военной надобности, и мы могли ехать быстро без задержки. Уложив вещи в суму, я выехал с моим спутником тотчас после обеда. Он хорошо покушал и, выпив хорошего вина, дремал, а я, вина не пивший в то время, мечтал о тех эскизах и картинах, которые носились в моем воображении под влиянием ходивших рассказов и чтения газет. Думал я и о милой мне Линовице и обо всем и о всех; думал о дивчине, оставленной мною там, сердце которой было также затронуто, и напевал:

 Ой, чи буде молода дівчина по мени журиця.

 Ой як пиду та у Крым по силь, та буду бориця?..

 Ехали мы не отдыхая день и ночь. Погода была прекрасная, теплая. По степи неслось такое множество птиц, какого я никогда не видел; я бросил в них свою шляпу, не останавливая лошадей, в надежде поймать одну из них, но без успеха; выскакивал из экипажа, поднимал с земли шляпу и опять садился. Эти стаи птиц-благодетелей неслись за саранчой, которая как облако туманила солнце, распространяя зловоние по всей степи. Эта саранча и птицы летели так сотни верст.

 Грустную картину представляли транспорты с порохом, бомбами, ядрами, двигавшиеся на волах. На телеге лежало по пяти бомб, и волы медленным шагом двигались, делая в сутки по 25 верст, тогда как министерство расчитывало на быстроту чуть ли не в 50 или 100 верст в сутки на лошадях. Подряды были сданы, и в министерстве предполагали, сообразно их расчету, что в Севастополе должно быть достаточное количество снарядов и пороху, а между тем часто волы не делали и 25 верст; сломается ось или колесо, выйдут и запасные, надо ехать куда-нибудь отыскивать, где можно срубить или купить; а эти места были так далеко, что их не было и видно. Чтобы скотину напоить, приходилось доехать до колодца, когда таковой окажется по дороге; да ведро воды достать чуть ли не с того света -- такая глубина, а иногда и платить по 20 копеек за ведро. От недостатка в порохе, бомб, ядер, гранат и проч. через Ростовцева отдано было секретное распоряжение, чтобы на 50 выстрелов неприятеля отвечали пятью.

 По степи валялась масса трупов, лошадиных и воловьих; мы, приближаясь к Крыму, более и более встречали раненых, которых везли, как телят на убой; их головы бились о телеги, солнце пекло, они глотали пыль, из телег торчали их руки и ноги, шинели бывали с верху до низу в крови. Меня все более и более охватывала жалость и досада, а фантастические мечты о картине Севастопольской обороны исчезали и, наконец, не только исчезли, но и дух мой был возмущен до крайности, и меня взяло отвращение от войны. Меняя лошадей в Симферополе, следовательно, за шестьдесят верст до Севастополя, мы ясно слышали бомбардировку и видели множество тянувшихся подвод, наполненных ранеными.

 Подъехали мы рано утром к Севастополю и остановились на Инкерманских высотах, где находилась главная квартира главнокомандующего, князя Горчакова, и его штаба. Михаил Ростовцев расположился в палатке своего брата Николая {Полковника генерального штаба. Оба брата -- сыновья известного Якова Ивановича Ростовцева, впоследствии графы по заслугам отца.}, тоже моего однокашника по Пажескому корпусу, храброго, разумного и всеми любимого. Меня поместили в землянке; кроватью служил разломанный плетень, укрепленный на колышках. У потолка землянки подвешены были окорока, и ночью, когда я потушу свечу, по мне начинали бегать крысы и лазать за провизией, от них я укрывался пледом с головой, чувствовал нередко, как шлепалась на меня упавшая сверху крыса. Их грызня и визг продолжались до утра, или прекращалась, когда я зажигал свечу.