VI
В 1850 году я часто бывал у художника Лаврова, где познакомился с его товарищем Василием Агиным, с котором делал прогулки и на Смоленское кладбище, по островам и в отдаленные части города. Оба брата Агины были незаконные дети конногвардейского офицера Елагина, который, откинув от своей фамилии две первые буквы, оставил за ними фамилию из остальных букв. Старший сын Александр учился в гимназии и воспитывался под руководством отца; но после его смерти оба Агины очутились сиротами, покинутыми на произвол судьбы, и забота о младшем брате Василии легла на Александра. Старший Агин поступил в Академию, где оказал большие успехи, обратил на себя внимание преподавателей как рисовальщик и композитор; но, тем не менее, он постоянно нуждался в деньгах и сам учил грамоте и рисованию своего брата. Жизнь их была тяжела. Меценаты: почт-директор Ф. И. Прянишников и А. П. Сапожников, инспектор по рисованию в военно-учебных заведениях, оба члены "Общества поощрения художников" -- заказали Агину рисунки к ветхому завету. Агин исполнил их прекрасно, в количестве восьмидесяти трех рисунков, которые были гравированы Афанасьевым, но много хуже оригинала, и изданы в 1864 {Опечатка. "Ветхий завет в картинка" издан в 1846 г.-- Примеч.ред.} году. Академия расхвалила работу Агина; издание (покупка которого была обязательна для низших и средних учебных заведений) быстро разошлось и принесло большой барыш меценатам; но Агину дорого обошелся этот заказ. Добросовестно занявшись порученной ему работой, он запустил занятия живописью в классах, и товарищи его, несравненно менее даровитые, были отправлены Академией за границу, между тем как Агин остался при обещании меценатов послать его за границу на их счет, терпя голод и холод. Ни меценаты, ни Академия не вошли в положение юного, серьезного художника, который, кроме тщательного выполнения заказа, должен был содержать и воспитывать младшего брата, обнаружившего также значительный талант.
Агины жили в отдаленном углу Васильевского острова, с трудом уплачивая за квартиру, ели черный хлеб и картофель, и были рады, когда могли достать и эту пищу. Нередко сапоги у них были без подошв, вместо которых прикреплялся картон, кое-где собирались щепки и дрова; оба брата сами топили печь и ходили за водой на Малую Неву. Академия, "Общество поощрения художников" и меценаты ограничили свои заботы и свое поощрение платой по пяти рублей за рисунок, не сообразив, сколько труда и времени надо употребить, чтобы сочинить и нарисовать хотя бы один рисунок. Такие рисунки, какие были заказаны Агину, обдуманные, тщательно нарисованные, вмещают в себе редко одну фигуру, а если и одну, то она должна быть сделана безукоризненно -- это не виньетка. Много и внимательно надо прочесть, чтобы понять смысл сюжета; сколько приходится пересмотреть работ других художников, чтобы критически разобрать достоинства их и недостатки и составить самостоятельный рисунок. Этого мало, надо сочинить не только ясно, верно, красиво, но и втиснуть свое сочинение в данный размер и форму, определенную рамкой заказчика, и втиснуть так, чтобы, глядя на рисунок, казалось, что именно такая форма только и годна для этого сюжета, а сюжеты были такие, которые много раз трактовались первоклассными художниками. Ведь такая задача -- громадный труд! Не один год прошел, пока Агин окончил свой "Ветхий завет в картинах", получив за свои восемьдесят два рисунка на заданную тему четыреста пятнадцать рублей. При чем восемьдесят третий рисунок не был включен в счет издателями, так как он был при заглавном листе.
С младшим братом Агиным я познакомился раньше; старшего, Александра, я еще не знал лично летом 1850 года: он гостил тогда у профессора барона П. К. Клодта. Василий Агин оставался в Петербурге, поселясь в отдаленной линии Васильевского острова, в мезонине деревянного домика с садом, принадлежавшего таможенному чиновнику Груздеву. Василия Агина я полюбил за честность, открытый прямой характер и талант. Не сомни его судьба -- был бы выдающийся человек. Рисуя для разных изданий, то на деревяшках, то на литографических камнях, он существовал этим трудом.
Дней семь я не был у Агина; прихожу, говорят: "Дома нет". Прихожу на другой день -- опять его нет дома. Странно. Прихожу в тот день вечером, чтобы застать самого домовладельца.
-- Да разве вы не знаете? -- ответил он на мой вопрос.-- Васю взяли в солдаты...
-- Как в солдаты? Художника!?
-- Вася -- мещанин; его отыскали, увели и, вероятно, уже забрили.
Поразило меня это известие. Больно стало за юношу. Я растерялся и не знал, что делать... Куда пойти? Где его отыскать, где узнать о нем?
Положение Агина было ужасно. В. те времена служба солдатская продолжалась двадцать пять и тридцать лет, и известно, какие тогда были строгости. Агин жил до этого хотя и в нужде, но жил вольным художником... Мое сердце болело; хотелось помочь, тем более что один я, которого он искренно любил, мог сколько-нибудь облегчить его первые несчастные дни. Не зная, с чего начать хлопоты, я обратился к своему отцу за советом и узнал от него, что надо справиться об Агине в Мещанской управе. Я отправился туда, в этот грязный, в то время, вертеп, и здесь мне сообщили, что Агин сдан в Казенную Палату для осмотра. Я туда -- узнаю, что Агин забрит и отправлен с прочими рекрутами в Аракчеевские казармы, откуда рекрутов, рассортировав, отправят по полкам. Это известие глубоко огорчило меня; не имея понятия об административных и военных распоряжениях, -- что мог я сделать и куда, к кому обратиться?
Я отправился в Аракчеевские казармы разыскивать Агина, нашел и увидел перед собою похудевшего, огорченного, с обритой головой рекрута. Тяжелая встреча была... Предстояла скорая отправка Агина, но любовь, искреннее желание оказать помощь и молодость -- сила и сила не малая. Я не мог примириться с мыслью, что нет выхода, что художник обратится в солдата, и друг погибнет.
Отец посоветовал отправиться к моему дяде, генерал-адъютанту В. А. Перовскому. Не дообедав, я отправился к нему и велел доложить о себе. Лакей заявил, что доложить не смеет, так как Василий Алексеевич не совсем здоров и лег отдохнуть.
-- Долго ли он будет спать?
-- Через час пожалуйте, я доложу...
Прихожу через час, прокараулив ровно час на улице, близь дома. Лакей передает, что Василий Алексеевич занят поручением от государя и принять не может.
-- Скажи, что нужно.
-- Приказали спросить, очень ли вам нужно?
-- Да, очень нужно!
-- Приказали просить...
Застаю В. А. Перовского, обложенного бумагами за письменным столом, угрюмого и растрепанного.
-- Что такое? Что тебе нужно? -- обратился он ко мне с вопросом.
Я рассказываю ему о несчастии, постигшем художника, и своем участии и прошу выручить.
-- Ведь его уже забрили -- что же я могу сделать? Когда будут сортировать по полкам, я возьму Агина к себе и облегчу его положение.
-- А. теперь, разве нельзя освободить его от солдатчины?
-- Нельзя: он уже принят...
-- Ну, прощайте. Мне надо избавить его от этой службы, а не облегчить службу!
Сухо простившись, я вышел. Отец и братья ждали моего возвращения. С горечью и негодованием я передал им ответ Перовского, а примириться с обстоятельствами мне и в голову не приходило. На другой день утром я отправился в Казенную Палату для расспросов и влетел прямо в присутствие.
-- Скажите, пожалуйста, какое средство избавить от солдатчины художника? -- спросил я.
Мне посоветовали, во-первых, похлопотать в казармах у начальства и полкового доктора, чтобы замедлили его отправку и под предлогом болезни поместили бы в госпитале, а во-вторых, мне предложили купить рекрутскую квитанцию, внеся за нее три тысячи рублей.
Я тотчас отправился в Аракчеевские казармы и, к счастью, успел убедить начальство и доктора задержать Агина и отослать в госпиталь. Начало было сделано, и я, не задумываясь над дальнейшими действиями, в тот же день вечером отправился к Агину в госпиталь. Но что это был за госпиталь! Ужас берет, вспоминая о нем. На Выборгской стороне, за Большой Невой, стояло несколько одноэтажных домов аракчеевской казарменной архитектуры. Все здания были заняты больными; и Агина, за недостатком места, поместили в так называемом "шестом корпусе", наполненном сумасшедшими. Я отправился туда и нашел Агина, бледного, растерянного, в больничном халате... Крики обливаемых ледяной водой больных доносились из ближайшей комнаты; бешеные крики буйных слышались из другой; сумасшедшие ходили взад и вперед, говорили сами с собой или друг с другом.
Я присел с Агиным на его кровать, а лежащий возле больной уговаривал меня, чтобы я подобрал ноги, так как черт, сидящий под кроватью, стащит меня к себе. В. другой раз, во время моего посещения, один из бешеных схватил меня в коридоре за спину и хотел кусать затылок, но сторожа бросились и с трудом оторвали. Из окон, выходящих на двор, виднелись массы громадных крыс всякого цвета; они играли, бегали, дрались...
Одним словом, госпиталь представлял собою ад, и сидевшему тут человеку со здравым смыслом, впечатлительному и еще при таком душевном потрясении, как у Агина, не мудрено было потерять рассудок. Я считал необходимым навещать его ежедневно по два раза, и буквально исполнял это и, несмотря ни на какую погоду, переправлялся на ялике через Неву. Деньги, уплачиваемые мною часовым, сторожам и фельдшерам, прокладывали мне путь и открывали запоры госпиталя не в урочный час.
Свободное копирование
