Егор Перетц. Дневник - 129

19 декабря

 К новому году бывают обыкновенно назначения новых членов Государственного совета. Как предместник мой Сольский, так и я считали своей обязанностью приискивать и представлять на благоусмотрение великого князя председателя полезных кандидатов для освежения наших сил.

 При нежелательности пополнять Государственный совет преимущественно и почти исключительно отставными министрами и послами, из которых первые уже устали и не могут работать, а вторые вовсе не знают внутреннего строя России, или же высокопоставленными придворными и военными чинами, так как и те, и другие не особенно сведущи в делах законодательных,-- обыкновенным источником, из которого черпали мы новых членов, был Сенат. Нет сомнения, что в числе сенаторов есть люди очень умные и образованные и притом трудолюбивые; но таких лиц в Сенате, как и везде, не особенно много, а между тем не следует чересчур ослаблять и Сенат, которому также очень нужны дельные и свежие силы. С другой стороны, в числе членов Государственного совета наряду с опытными администраторами и судьями, проведшими почти весь век в деятельности кабинетной, очень желательно было бы иметь и людей, практически знающих русскую жизнь в губерниях и уездах.

 Все это навело меня на мысль, нельзя ли предложить к назначению в члены Государственного совета кого-либо из сведущих людей, заседающих теперь в Петербурге в особых комиссиях при министерствах внутренних дел и финансов по вопросам о крестьянских переселениях и о преобразовании питейной системы. Сведущие люди эти -- большею частью предводители дворянства, губернские и уездные, председатели земских управ, городские головы и т.п. выборные должностные лица. Трудность привлечения их в состав высшего государственного учреждения заключалась бы в том, что Государственный совет состоит исключительно из лиц, весьма высокопоставленных в служебной иерархии, причем назначение в их среду человека, имеющего положение весьма скромное, могло быть несколько оскорбительным для сановников, а потому и было бы встречено ими враждебно. При таком же настроении успех предполагаемого освежения Совета был бы заранее скомпрометирован.

 По счастью, в числе экспертов есть лица высокопоставленные -- Г. П. Галаган и князь Щербатов. Первый из них -- прилуцкии предводитель дворянства (Полтавской губернии), второй -- московский городской голова; оба они люди весьма достойные и принадлежащие к лучшему обществу. На первый раз мне казалось желательным начать с одного только лица, именно с Галагана, который уже тайный советник и имеет несколько звезд; следовательно, со стороны собственно чиновной препятствий не было. Затем, жена его -- рожденная Кочубей и потому сродни всему высшему свету; наконец, Галаган имеет очень хорошее состояние, а это никогда не мешает. В отношении нравственном трудно было бы приискать лицо, более подходящее.

 Репутация Галагана безупречная. При возбуждении вопроса об освобождении крестьян он был членом полтавского губернского комитета, а потом и центральной редакционной комиссии; и здесь, и там он горячо стоял за наделение крестьян землею, несмотря на то, что это должно было неблагоприятно отозваться на собственном его состоянии. По обнародовании закона 19 февраля 1861 года он пошел в мировые посредники и остался в этой должности все горячее время; затем, с тех пор и до настоящей поры, т. е. около двадцати лет, он был уездным предводителем дворянства и много способствовал хорошей постановке земских учреждений в своей местности.

 Кроме того, Галаган известен и с точки зрения благотворительной. По смерти единственного сына, 1б-летнего юноши, он учредил в память его так называемую коллегию Павла Галагана -- учебное заведение в Киеве, на правах гимназий, устройство и содержание которого стоило и стоит ежегодно больших денег. Наконец, Г. П. Галаганом пожертвовано еще большое имение для устройства в нем ремесленного училища для крестьянских детей.

 Когда прошедшею осенью созвано было в Петербурге совещание сведущих людей для обсуждения указанных мною выше двух важных вопросов (переселенческого и питейного), Григорий Павлович был признаваем одним из столпов этого совещания, и при открытии заседаний он почти единогласно избран был товарищами в председатели совещания по переселенческому вопросу.

 Ввиду этого мне казалось, что в настоящем случае Галаган -- человек вполне подходящий. Посоветовавшись с Сольским, который очень одобрил как основную мысль, так и выбор Галагана, я доложил обо всем, с полною откровенностью, великому князю Михаилу Николаевичу, несколько опасаясь, что предполагаемое мною новшество будет ему не совсем по душе. К великой моей радости, его высочество не только не встретил никаких затруднений, но даже вполне усвоил себе мысль о желательности освежения Государственного совета посредством назначения нескольких членов не из чиновников и старых генералов. Тогда я попросил у великого князя разрешение, предварительно доклада им этого вопроса государю, переговорить с графом Игнатьевым, так как он мог бы оскорбиться тем, что мы без его ведома отнимем его эксперта, приглашенного по его инициативе. Вежливость и осторожность с Игнатьевым тем более необходима, что отношения наши натянуты. Великий князь очень хорошо понял это.

 Был у Игнатьева. Он в восторге от нашего предположения (это понятно, так как оно придает огромное значение совещанию сведущих людей) и наговорил мне массу любезностей. Со стороны можно было бы подумать, что мы сердечные друзья. Игнатьев предложил мне доложить государю о желательности назначения Галагана членом Государственного совета, но я поблагодарил его и сказал, что так как мысль о сем принадлежит великому князю, то желательно оставить за ним и почин в этом деле.

 В случае же каких-либо сомнений со стороны государя, его высочество сошлется на графа Николая Павловича, и тогда он может помочь нам. На этом мы и остановились.