Егор Перетц. Дневник - 8

С.-Петербург.

28 сентября 1880 г.

 Минувшим летом я воспользовался для отдыха и для чтения, на которое зимою почти нет времени. Между тем я успел также составить записку, порученную мне великим князем Константином Николаевичем, о призыве в Государственный совет экспертов,-- или, вернее, переделать и дополнить первоначальную записку его высочества.

 Вот проектированное мною новое ее изложение: "Испытанная веками, непоколебимая преданность русского народа венценосным его вождям -- не подлежит сомнению. В среде людей благомыслящих, составляющих, к счастью, огромное большинство населения, преданность эта могла только усилиться в нынешнее царствование, являющее собою редкий во всемирных летописях пример постоянного и неослабленного стремления монарха к дарованию подданным всех тех прав и льгот, которые совместимы с современным состоянием народного развития.

 И, несмотря на то, в различных слоях нашего общества, наряду с беспредельною любовью к священной особе Его Императорского Величества, замечается, к прискорбию, некоторое недовольство. Хотя оно и не высказывается открыто, тем не менее недовольство это несомненно существует, проявляясь и в речах, произносимых в общественных и сословных собраниях, в печати и, особенно, в частных беседах. Скрывать от себя такое настроение общества было бы неблагоразумно. Напротив того, необходимо обратить на него особенное внимание, исследовать его причины и, изыскав средства к предотвращению дальнейшего развития такого явления, столь у нас ненормального, принять меры к удовлетворению тех желаний общества, которые окажутся разумными и справедливыми.

 Задача эта -- весьма сложная и трудная, а удовлетворительное разрешение ее во всем объеме потребовало бы многосторонних предварительных соображений. Ввиду этого, не вдаваясь здесь в подробное обсуждение причин замечаемого недовольства и средств к его устранению, я в то же время, как председатель Государственного совета, считаю священным верноподданническим долгом откровенно выразить мысли мои относительно той собственно стороны предмета, которая имеет непосредственную связь с деятельностью законодательною.

 Оставляя в стороне безумные мечтания людей крайних, помышляющих о совершенном перевороте государственного нашего строя или по крайней мере об ограничении самодержавия, без которого Россия в настоящее время, по глубокому моему убеждению, была бы на краю гибели,-- я признаю необходимым остановиться на суждениях большинства мыслящих людей, которые, хотя и порицают многие из существующих у нас порядков, но в то же время состоят из лиц вообще умеренных и преданных правительству. При всем разнообразии этих суждений в них преобладает в сущности одна и та же мысль: "До государя правда не доходит, администрация и бюрократия нами завладели, чиновничество стоит неодолимою стеною между государем и его Россией, государь окружен опричниками..." и т.п. Везде повторяется, в различных только выражениях, одно и то же сетование: "До государя правда не доходит!"

 В сетовании этом, как мне кажется, обнаруживается то истинно серьезное желание, которое может и должно быть удовлетворено.

 Но как исполнить это?

 Прежде всего необходимо, по моему мнению, держаться того основного взгляда, что заботливое применение и дальнейшее развитие добрых начал, существующих уже в отечественном законодательстве, должно быть безусловно предпочитаемо заимствованию иностранного, не всегда соответствующего нашим потребностям. Этим путем, я уверен, представлялось бы возможным достигнуть желаемой цели, без малейшего прикосновения к священным правам Самодержавия.

 В действующих наших законах есть уже три весьма важных постановления, которые требуют некоторого лишь обобщения и развития.

 Во-первых, наше законодательство дарует сословиям и обществам (дворянству уже около столетия) такое право, которое в иностранных государствах приобреталось потоками крови, которое там считается первым и самым важным залогом политической свободы и которое между тем у нас не довольно высоко ценится, а в иных случаях и забывается: это -- le droit de pétition, право заявления своих нужд, принадлежащее дворянству за силою статьи 142 (Т. IX, Закон о состояниях), и распространенное впоследствии как на земские собрания (Т. II, "Общие губернские учреждения", ст. 1818, п. 12), так и на городские думы (там же, ст. 1949, п. 5).

 Затем, во-вторых, дворянство имеет право выбирать депутатов, представляемых каждым уездом на случай вызова их правительством для объяснения ходатайств дворянства (Т. IX, Закон о состояниях, ст. 144). Это последнее право, благодаря бюрократическим приемам нашей администрации, оставалось в законе мертвою буквою. Между тем, в случае действительного исполнения мудрой мысли законодателя, начертавшего приведенное важное правило, трудная задача государственного управления намного облегчилась бы, так как правительству представилась бы возможность узнавать обстоятельно истинные причины, вызывающие то или другое ходатайство, которые не всегда излагаются с надлежащею ясностью и полнотою.

 Наконец, в-третьих, на основании статьи 12 "Учреждения Государственного совета", в департаменты оного, по усмотрению их, могут быть приглашаемы к совещанию и лица посторонние, от коих, по свойству дела, можно ожидать полезных объяснений. На практике правило это применяется довольно часто, но очевидно, что Государственный совет может приглашать в свои заседания лишь лица, находящиеся на жительстве в С.-Петербурге и, следовательно, мало знакомые с современными потребностями большей части местностей обширного нашего отечества, которые находятся в условиях, вовсе не соответствующих строго столичной жизни и притом крайне разнообразных. Ввиду этого, в исключительных случаях, по делам особой важности, испрашиваемо было высочайшее соизволение на вызов в Государственный совет или же в различные подготовительные комиссии земских, городских или сословных должностных лиц из разных частей империи. Выслушивание приглашенных таким образом экспертов приносило большей частью несомненную пользу в том отношении, что предоставляло правительству возможность сообразить предположения кабинетные, иногда отвлеченные, с действительными потребностями русской жизни.

 Исходя из приведенных трех существующих уже в нашем законодательстве начал и признавая необходимым несколько развить их, придав им значение более общее, я предложил бы воспользоваться ими для созыва, по мере надобности, при Государственном совете совещательного собрания из экспертов или гласных, особо избираемых для сего губернскими земскими собраниями и городскими думами наиболее значительных городов. Собранию этому я полагал бы поручить, на основании проектированных мною подробных правил, предварительное рассмотрение законодательных предположений, требующих ближайшего соображения с местными потребностями, а также предварительное обсуждение ходатайств земских и дворянских собраний и городских дум.

 Основная мысль этого предположения, представленного мною государю императору несколько лет тому назад и которое соглашено теперь, по указаниям моим, с нынешним состоянием нашего законодательства, была, по высочайшей воле, предварительно обсуждаема в январе месяце нынешнего года в Особом совещании из лиц, указанных Его Величеством,-- преимущественно с той точки зрения, не следует ли воспользоваться проектированными мною правилами для изданий их при особом высочайшем манифесте или указе в торжественный день 25-летия царствования Его Императорского Величества?

 В отношении к этому вопросу и вообще по существу проектированных мер в Особом совещании было высказано, между прочим, следующее:

 1) что издание предположенного мною узаконения в торжественный день 25-летия благополучного царствования государя императора придало бы ему значение несравненно большее, чем оно имеет в действительности. Общество приняло бы его за дар или за уступку со стороны верховной власти и было бы впоследствии разочаровано, когда убедилось бы, что изданный манифест или указ не имеет значения конституционного;

 2) что если рассматривать проектированные мною меры не в смысле дара или уступки, а в виде мероприятия вообще полезного и имеющего способствовать более правильному и успешному обсуждению законодательных предположений,-- то и эта цель едва ли будет достигнута. Весьма вероятно, что избрания в гласные будут домогаться и в действительности нередко достигать не одни люди серьезные, знающие потребности своей местности, а наряду с ними и пустые болтуны, преимущественно адвокаты, которые будут заботиться не столько о пользе общей, сколько о приобретении себе популярности, возвышения или иной выгоды;

 3) что созыв многочисленного собрания гласных, которые легко поддадутся влиянию печати, может создать для правительства большие затруднения искусственным составлением опасной оппозиции; наконец, 4) что у нас правительство стоит неизмеримо выше каких бы то ни было местных представителей. Вследствие того оно не нуждается в проверке своих предположений и взглядов воззрениями людей, живущих в малых городах или в уездах, а потому несравненно менее образованных и развитых. Если же по каким-либо другим, более важным соображениям верховною властью признано будет уместным и нужным призвать представителей общества к участию в обсуждении законодательных дел, то к важной этой мере следует приступить не путем некоторого лишь развития и обобщения начал, существующих в нашем собственно законодательстве, но путем усвоения нами, хотя, быть может, и не вдруг, а постепенно, общих конституционных порядков, составляющих достояние всего цивилизованного мира.